Россия vs Запад: проводы любви - стр. 3
Ясное социальное происхождение, веская рекомендация обкома комсомола и хорошее знание немецкого помогли мне при поступлении в престижный московский вуз: в Семипалатинске тогда на немецком были даже газеты, гэдээровские, конечно, и передачи радио, нашего, конечно. Наверное, поэтому в общежитии меня поселили в одной комнате с Клаусом, толстым добрым немцем из ГДР, правда, третьим у нас был камбоджиец, имя не выговорю, сын какого-то «ихнего» вождя, но точно не Пол Пота. Оба сносно говорили по-русски и почти по-русски пили, то есть охотно и часто.
Так сложилось, что в Москве моими друзьями стали в основном остроумные богемные еврейские ребята – будущие журналисты, артисты и предприниматели. Можно сказать, что школу антисоветского анекдота я прошёл у них, а курсы неофициальной советской литературы и театра мы проходили вместе, толкаясь в очередях за книжным дефицитом или за билетами на Таганку и в «Современник». Мы дружили и острили много лет подряд, пока не обострился вопрос – кто, когда и куда едет. С того момента мои друзья почему-то обособились и уже шептались без меня, а я обижался и строил догадки: неужели только потому, что я – будущий советский дипломат, слуга государства. А может, проблема была в обрезании? После этого рядом на долгие годы остался только один близкий друг Гера Семёнов, но и тот лишь 20 лет спустя решился мне признаться, где находится его историческая родина, видимо, не верил в мой благоприобретённый с детства – спасибо Виннице – анти-антисемитизм.
Перед самым распределением я женился на очаровательной Варечке Харитоновой, из чисто русской семьи, уходившей корнями вглубь подмосковных деревень Серово и Милино. Позже, при посещении этих святых мест, меня всегда трогала простодушная надпись на указателе: дер. Милино и пос. Серово. Особую прелесть облика Варечки составляли чёрные, как смоль, цыганские кудри, из-за чего все принимали её за еврейку. Сама же Варечка, чистая и открытая душа, от исконно русских родичей и некоторых великих русских писателей унаследовала в целом подозрительное отношение к «иноверцам», как, впрочем, и другим малым народам, как то: хохлы, разные там чурки, чучмеки или чухонь. Украинец по паспорту, но русский по духу, я был исключением. Из-за принципиальных различий в позициях по национальному вопросу внутрисемейные перепалки между нами вспыхивали чаще, чем по причине ревности или нехватки денег.
По окончании института меня сразу взяли на работу в МИД – мальчику из провинции повезло. Выручила специализация по румынскому языку, и меня отправили служить в совпосольство в Бухаресте, где мы с женой застряли на долгие шесть лет и родили там дочку Агнию. К моменту возвращения из командировки все мои еврейские приятели разъехались кто куда, и так сложилось, что шумный круг наших с женой знакомых надолго заполнили московские и тбилисские грузины. Тут был полный набор тонких эстетов, галантных кавалеров, крупных жуликов и примитивных, но щедрых профессионалов застолья. Им нравилось дружить с не старыми ещё людьми, выезжающими регулярно за границу.
Следующая командировка, по принципу ротации, была уже во Францию. Сначала год в генконсульстве в Марселе, потом четыре года в совпосольстве в Париже. Из Франции я вернулся заматерелым спецом по западным культурным «ценностям» и в разгар перестройки и гласности был направлен на укрепление отдела прав человека. Был и такой в МИДе. Его задачей было продвигать в жизнь и плоть страны общепринятые международные принципы и стандарты демократии, которые раньше отвергались или подвергались сомнению. За распространение, например, Европейской декларации прав и свобод человека раньше можно было заработать как минимум привод куда следует, а то и срок. Времена гласности были просто упоительны – можно было трещать, болтать, нести околесицу и резать правду-матку где и как угодно. На любую тему. За исправное исполнение своих служебных обязанностей и приверженность правам человека я был отправлен в Постпредство СССР при ООН в Женеве, которое вскоре стало Постпредством РФ. И указания о том, как сдавать братскую Югославию, мы уже получали от нового министра иностранных дел России А. Козырева, большого друга Америки.