Рок семьи Романовых. «Мы не хотим и не можем бежать…» - стр. 36

. Похоже, поначалу того же ожидали и в России, что подтверждается записью, которую сделала в своем петроградском дневнике британская сестра милосердия Дороти Сеймур: «Ходят слухи, что [императорская] семья должна будет почти сразу же отбыть в Данию»^>7.

Подписав в Пскове манифест о своем отречении от престола и еще раз безуспешно попытавшись вернуться к своей жене и детям в Царское Село, Николай попросил, чтобы ему разрешили возвратиться в Ставку, чтобы попрощаться с армией и офицерами его свиты. Его поезд прибыл в Могилев 16 марта в 20:20, и в одной из их последних частных бесед по пути туда его флигель-адъютант Анатолий Мордвинов спросил царя, что он собирается делать сейчас. «Вероятно, буду жить совершенно частным человеком… – отвечал в растерянности Николай. – …Думаю, уедем в Ливадию – для здоровья Алексея и больных дочерей это даже необходимо…». А может быть, высказав довольно химерическое предположение, добавил он, все они смогут поехать в тот монастырь в Костромской губернии в 350 километрах к северо-востоку от Москвы, откуда и был призван на царство основатель династии Романовых. Мордвинов не смог скрыть своей тревоги. «Ваше величество, уезжайте лучше возможно скорее за границу, – убеждал он Николая. – При нынешних условиях даже в Крыму не житье». «Нет, ни за что! – последовал ответ. Николай был непреклонен. – Я не хотел бы уехать из России, я ее слишком люблю…»^>8.

В Петрограде тоже обсуждали дальнейшую судьбу бывшего царя и его семьи. На заседании Кабинета министров вновь сформированного Временного правительства министр иностранных дел Павел Милюков высказался относительно их будущего. Необходимо, заявил он, выслать их за пределы Российского государства как по политическим соображениям, так и ради их собственной безопасности. Такая мера, настаивал Милюков, оправданна в отношении всех членов дома Романовых, но прежде всего правительство считало абсолютно необходимым применить ее в отношении Николая II, его брата великого князя Михаила Александровича и их семей. А пока что места их проживания будут взяты под строгую охрану, а их свобода будет ограничена. Их надежная изоляция – это дело, не терпящее отлагательств^>9.

Тем временем в Лондоне, где только что было объявлено об отречении русского царя, «правящие круги были озабочены только одним – возможным ослаблением российской военной мощи», вспоминал в своих мемуарах посол России в Лондоне Константин Набоков. Даже британское профсоюзное движение, хотя оно и было занято поздравлениями российских трудящихся классов со свержением старого строя, тем не менее призывало их продолжать оказывать поддержку Союзным державам в ведении войны и предупреждало, что «любое ослабление усилий приведет к катастрофе»^>10. Министр иностранных дел Великобритании Артур Бальфур выразил озабоченность британского правительства относительно провозглашения в России республики после двойного отречения Николая II (за себя и за сына). Кроме того, он заявил, что Англия испытывает тревогу относительно того, как бы под давлением экстремистов не был «заключен позорный мир с Германией». Имея это в виду, министерство иностранных дел проинструктировало сэра Джорджа Бьюкенена в Петрограде о том, как надлежит вести дела с новым правительством России. «Вы должны бросить на чашу весов все ваше влияние, чтобы противостоять любой администрации, которая не будет твердо намерена сражаться до конца»