Рок семьи Романовых. «Мы не хотим и не можем бежать…» - стр. 34

Николай II действовал, как велела ему его совесть, как Бог положил его душе, исполнив таким образом свой долг благочестивого православного христианина. Его отречение стало для него «великим духовным облегчением». Он был готов «ради России расстаться не только со своим троном, но и с жизнью»^>69. Искренняя преданность стране, выраженная в его манифесте об отречении от престола, в котором он написал, что «благополучие России должно быть превыше всего», не произвела, однако, никакого впечатления на тех, кто считал себя новыми людьми. «Мы посмеялись над наивным анахронизмом в тексте… – вспоминал большевик Николай Суханов. – Это был никчемный клочок бумаги, имевший для нас разве беллетристический, но никак не политический интерес»^>70.

На следующий день, 16 марта, в час дня Николай II, последний русский царь, в последний раз сел в императорский поезд и под строгой охраной отправился в путь, который вел его под арест. Мысли о том, что ждало его впереди, вызывали у него глубокую меланхолию. «Кругом измена, трусость и обман», – записал он в своем дневнике^>71.

Но самое худшее для него и его семьи только начиналось. Усилия, направленные на то, чтобы спасти чету Романовых от них самих, потерпели крах; можно ли будет теперь спасти их от возмездия революции?

В своем кабинете в Букингемском дворце 13 марта 1917 года король Георг V с ужасом отметил в своем дневнике, что неизбежное наконец произошло: «Плохие новости из России, в Петрограде разразилась настоящая революция». «Несколько гвардейских полков взбунтовались и перебили своих офицеров», – с тревогой продолжал он, но, по крайней мере, одно во всем этом могло быть поводом для облегчения: «это восстание направлено против правительства, но не против войны»^>1. С политической точки зрения первоначальная реакция короля на события в России закономерна. Ники свергнут, царизму пришел конец, и он уже ничего не может с этим поделать. Его первостепенной заботой как монарха должно было быть продолжение военной кампании Антанты на Западном и Восточном фронтах войны. Россия должна остаться воюющей страной, чего бы это ни стоило. На первом месте для короля стояли политические соображения, даже в его самой первой записи об отстранении от власти его двоюродного брата.

И все же он был в отчаянии от падения трона Николая после двадцати трех лет правления, особенно из-за того, что все попытки, и его собственные, и других родственников царской четы предостеречь их остались без внимания. У него не было ни малейших сомнений в том, кто в этом виноват: «Боюсь, причиной всему этому – Алики, Ники же оказался слаб». Его жена королева Мария мало что могла добавить, ограничившись одной записью в дневнике – о том, что на чай заходила жена великого князя Георгия Михайловича, сестра греческого короля Константина, и они «обсуждали неожиданные события в России»^>2.

В Берлине кайзер Вильгельм был несказанно рад. Сегодня был также серебряный юбилей царствования его кузена Эрни, великого герцога Гессен-Дармштадтского и брата Александры. Вильгельм не смог удержаться от искушения позлорадствовать по поводу вестей об отречении Николая и позвонил Эрни, чтобы сообщить ему, что его сестра Александра низвергнута с трона, и, не сказав ни слова сочувствия, добавил: «Счастливого юбилея» и бросил трубку