Рок Разиных: протокол проклятия - стр. 3
Егор кивнул.
Дрова громко потрескивали, обдавая лицо и руки жаром. Полицейский улыбнулся. Вроде и ветер с реки зябкий, а на душе тепло. Закончив с хлебом, отец сложил нож и убрал его в карман.
– Знаешь, Федь, тут ведь не всё просто с русалками этими. Это у басурман и нехристей они страшные. А наши… они ведь наши. Эту реку раньше Итилем звали. А сейчас Волга. Знаешь почему?
– Нет, если честно. Расскажешь, бать? – встрял в разговор Егор.
Старый рыбак выпил залпом протянутый ему братом стакан, но закусывать не стал, лишь занюхал бутербродом.
– Давным-давно жила девушка красивая, но не счастливая. Влюбилась она в сына главы старосты, ну и он в неё, но его родители были против свадьбы, считали не ровня она ему. Страдали молодые, в тайне от всех под луной ночи коротали, но ты не подумай ничего, это сейчас молодёжь пошла, а раньше целомудрие блюли. И решили влюблённые судьбу проверить, прежде чем дома родные оставить. Не успели.
В ночь на Ивана Купалу, когда Лада суженных сводит, хазары на то поселение набег устроили.
Кровавая ночь вышла.
Родителей Вольки – так девушку ту звали – хазары посекли. Всю деревню вырезали, а она уцелела.
Её венок из воды хазарский хан выловил. И в издевку на её глазах пленных казнил, а её в полон увести хотел. А возлюбленного Вольки долго мучал, в конце концов утопил. Не сдалась Волька. Вырвалась из лап хазар так, связанная, с обрыва и сиганула, чтоб даже в смерти с любимым остаться.
А потом то тут, то там стали у реки нехристи гибнуть. Кто за водой пошел – не вернулся, а иной раз и целые корабли на дно шли под песнь девы речной. Так и родился миф о хранительнице русичей, прекрасной деве – Вольке, а реку в честь неё Волькой величать стали, с годами история забылась, и река стала Волга. Но до сих пор, если ты на этих берегах зло удумал, или девушку понапрасну слёзы лить заставил, – не будет тебе пощады, а коли с чистым сердцем в беду попал, то говорят, русалка тебя и из стремнины вытащит, в шторм лютый целехоньким на берегу оставит. Вот такая она, наша русалка. Волька. Хранительница Итиля.
– Да сказки всё это. – выдохнул Егор и подкинул в костёр очередное полено.
– Сказки. – дядька Федор снова наполнил стакан кристально прозрачной жидкостью. – Говорю вам. Бабка наша ведунья была. Мне батя. Дед твой. Рассказывал.
Он с фронта приехал, комиссовали его по ранению, в госпиталь тутошний. А как в палату положили: всё тело у деда тогда нарывами покрылось. Ни с того ни с сего.
Ну он, значит, бабке нашей уж прощальное накатал. Та всё бросила и к нему рванула. Говорят, что из-за этого чуть под трибунал не попала…
– Тогда законы строгие были, – вставил Батя. – никакие заслуги в зачёт не шли. Чуть что – трибунал. Но бабка твоя безбашенная была. От ордена отказалась и сюда к деду.
Федор с укоризной глянул на старшего, заставляя его умолкнуть, а потом добавил:
– Так вот, Бабка твоя, над водой что-то нашептала, поплевала, соли сыпанула, бумажку с отцовскими волосами сожгла, да его самого в бане крапивным веником пропарила. Всё как рукой сняло. Он потом сокрушался, что ведьма повоевать не дала. Он даже добровольцем пытался записаться снова, а нет. Не брали. А. Ты говоришь…
Егор отмахнулся.
– У меня на работе хрень полная. На 12 июля четыре жмура нашли. В разных уголках города. Совершенно разные люди. Друг друга не знали, не пересекались. Один за одним скопытились. Четыре ночи, четыре трупа. Ничего общего. Фамилия только у всех одинаковая.