Рок Разиных: протокол проклятия - стр. 2
У него до сих пор эхом звучали слова начальника: «Выручай».
«Всё равно бы послали меня», – мелькнуло в мыслях Егора. – Так хоть с батей на рыбалку выбрался…»
Бубнёж изрядно подвыпивших отца и дяди оторвали его от раздумий. Батя был средним братом в семье, а дядя Федор – младшим. Старшего из сыновей – Матвея схоронили прошлой зимой. Братья сильно сдали с тех пор, хоть ещё и хорохорились перед Егором. Подкосила их смерть старшего. По отцу прям сильно заметно стало. Он словно враз поседел, сгорбился. В руках былой силы поубавилось. Егор помнил, как батя играючи вытаскивал из воды катер со всей семьей на борту. А щас пустую лодку они вдвоём еле на берег вытащили. Дядя Федор был помельче отца и почти облысел, несмотря на то что был моложе. И отец не забывал над этим подтрунивать, ероша свою всё ещё густую, хоть и белую как снег шевелюру.
На этот раз старички спорили не на шутку, а алкоголь в крови лишь усиливал накал страстей.
– Да я клянусь, Вань. Своими глазами видел. Русалка, кожа бледная, соски торчат. Хвост. На мгновение показалась над водой, словно рукой поманила, потом на живот перевернулась, попой светанула и хвост, огромнейший. Как у сома. Черный. И сиськи. Огромные такие, – дядя растопырил ладони на всю ширь. – И сосцы цвета гречишного меда.
Федор смахнул прилипшую к рукаву чешую, а потом полез в рюкзак за бутылкой.
– Да как ты цвет-то рассмотрел? Говоришь же, на закате дело было. – отец повернулся к сыну – Егор, ну ты ему хоть мозги вправь.
– Так и не увидал бы днём-то. От воды ж блик идёт. А ночью прям со дна словно поднялась, белая среди тёмной водищи. – не унимался младший брат бати. – А сомий хвост я и в темноте узнаю.
Мужчина долго рылся и наконец извлёк из недр запотевшую бутыль с самогоном. Взболтнув её, дядька улыбнулся и продолжил. – Квок ни с чем не перепутать. Как дал по воде, аж лодка закачалась.
– Пил бы ты меньше на рыбалке, Федь. И это кончай самогон на мухоморах настаивать.
– Ты чего? Не веришь? Ты ещё скажи, что про лешего брешут? Я своими глазами видел. Я тогда шампиньоны хотел набрать. Знаешь ту поляну у излучины? – Федор откупорил бутылку и налил немного жидкости в стакан, сполоснул его. Батя в это время нарезал на газете сало тонкими ломтями. Федор облизнулся и выплеснул содержимое гранёного стакана в костёр. Пламя ожило, и столб огня взметнулся вверх.
– Тише ты, окаянный. Сосиски пожжешь, чем ужинать будем?
– А зачем вы это… водку в костёр? Хорошо ж и без этого горело… – спросил Егор.
– Это Лешему, чтоб не завидовал и не мешал. – ответил дядька и, повернувшись к брату, продолжил.
– Вот причалил я, значит, давай землицу ножом ковырять, а мне голос, странный такой. Аж до сих пор мурашки по коже, как вспоминаю: «Иди, говорит, от сюдова, пока цел». Я нож-то в руке зажал, выпрямился – нет никого, тут прям из дерева мужик вышел. И давай снова: «Уходи по добру по здорову». А я смотрю, с моего ножа кровь капает. Ну я струхнул, нож бросил и в лодку. С тех пор туда ни ногой.
Закончив тираду, дядька вытащил из пачки сигарету и прикурил её от костровой головешки. Батя аккуратно разложил ломтики на бумаге и принялся за хлеб. Егор аж облизнулся, вспоминая давно забытый вкус ржаного хлеба. Дядька протянул племяннику головку чеснока.
– Почистишь? А то слеп я стал.