Рейс в одну сторону 3 - стр. 11

– Скоты! – прошипел он, исходя горючей слюной. Санитары его не слышали: Могильный понял это по той самой волшебной тишине, которую в этот момент не тревожили тупые вопросы.

Могильный напрочь забыл о Горелкине, всё это время недвижно лежавшем на кровати, и не подававшем признаков жизни. Однако, доктору – этому главному по моргу и своему отделению, было важно сейчас одно: встать на ноги и дойти до проклятой ведьмы Кондрашкиной, которая довела его до такого состояния. И чем больше он об этом думал, тем хуже ему становилось, а он, так и не поняв этого, все больше и больше причинял себе боль одной лишь мыслью о мести Маргарите. Тем временем Кондрашкина, нащупав в кармане халата случайно прихваченный с собой кубик, сжала его в руке и тут же почувствовала мощный прилив сил. Не думая более ни секунды, она встала на окрепшие вдруг ноги, и, оглянувшись на хрипевшего в бессильной злобе Могильного, пошла к выходу.

Трясогузов проснулся раньше своего будильника. Тяжесть и боль в голове были такими, будто он совсем не спал. К этой тупой боли примешивалось какое-то странное чувство, словно что-то было им потеряно, упущено навсегда, брошено им же самим, как бросают, например, деньги на ветер, вспоминая потом о них, как о единственном богатстве, которое еще вчера было, а сегодня его уже нет. Трясогузов больше не мог найти сравнений для этого ощущения какой-то потери, и напрягшись, вдруг вспомнил: вчера случилось нечто отвратительное, в чем он принимал непосредственное участие. Что случилось, он вспомнил во всех деталях, но вот поверить в то, что именно он был пособником в грязных махинациях Малыша, толстяк так и не смог. Все сейчас выглядело так, будто он хотел смотреть на произошедшее со стороны, а он был бы всего лишь невинным наблюдателем. И как же, черт возьми, было бы ему сейчас легко, если б он просто сидел в своем старом креслице и смотрел, как происходит преступление, которое больше походило бы на захватывающий фильм с преступниками и их жертвой, а он – безобидный толстяк – всего лишь был здесь зрителем, купившим билет в первый ряд, и жрущим попкорн, ведерко которого стояло бы на его парализованных ногах. «Но это было не так! Это было совсем не так, черт бы меня побрал!» – вдруг возопила в голове трезвая мысль, убравшая мигом всю боль и тяжесть плохого сна. Тут же посыпались вопросы, на которые Трясогузов не хотел отвечать. Как он вообще согласился «работать» с этим типом, которого с детства терпеть не мог? Что это за превратности судьбы такие, когда нужно наступать себе на горло и быть в связке с давним врагом? «Нет, нет, и нет!» – снова и снова повторял про себя Трясогузов, как только в памяти в который раз всплывала картинка с полуживым Королевым, уложенным на носилки.

Трясогузов не знал, как ему теперь быть. Конечно, никто, кроме него, Малыша и Могильного, не знал о его участии в операции по перемещению Королева на другой объект, но ему от этого было не легче.

Он лежал на кровати с открытыми глазами и желал только одного – ни о чем сейчас не думать. Он хотел, чтобы его голова была пуста, как огромный медный чан, и чтобы свежий морской ветер наполнял этот сосуд, не давая проникнуть туда ни одной, даже самой невинной, мыслишке.

Толстяк схватился за голову – она снова трещала так, словно он вчера напился жуткого самодельного пойла. Что же делать, ведь он теперь накрепко повязан с двумя проходимцами неизвестно каким преступлением, которое непременно должны будут расследовать? Похищение человека – это не воровство трех рублей у коллеги по работе, и за это светит реальный уголовный срок.