Развод в 44. Сквозь обман - стр. 38

Я правда не знаю, какой вкус у Яна. Но он у нас, хотя уже и молодой мужчина, довольно избирательный. Не думаю, что там будет плохая девушка.

Бегу открывать дверь первой. Герман следует за мной, дышит в спину, но я отключаюсь от всех мыслей, натягивая приветливую и дружелюбную улыбку.

Сердце почему-то неприятно и очень быстро бьётся, как у кролика на охоте, где он — жертва. Я торможу перед тем, как опустить руку на дверную ручку.

Предчувствие очень нехорошее. Оно пугает меня.

И, как оказывается, не зря. Потому что первым делом я замечаю не сына с букетом красивых пышных пионов…

Господи… Пионов.

Я замечаю её.

Ту, которая явно не один раз скакала на члене Германа. Ту, что тоже поднимает на меня взгляд и пребывает в шоке.

Она не выглядит так, словно знала, куда едет. А когда силуэт Германа появляется за моей спиной, её глаза вылетают из орбит.

И только сын, мой родной мальчик, совершенно не понимает, что происходит. Спокойно заходит в квартиру, вручает мне цветы, а другой рукой сжимает хрупкую девичью ладонь, заводя девушку внутрь.

Я не вижу лица Германа, но надеюсь, что он в таком же шоке, как и я.

26. Глава 26

Я изо всех сил пытаюсь найти опору, хотя ноги дрожат и почти подкашиваются, как будто земля подо мной больше не хочет держать. Краем глаза замечаю, как пальцы сжимаются в кулак — до белых костяшек.

Та самая София жмётся к моему сыну, как испуганный зверёныш, но в её взгляде, скользящем то в пол, то на Германа, читается не страх — там что-то другое…

От Баринова исходит такая плотная волна гнева, что я буквально ощущаю её на коже — как горячий ветер, обжигающий спину. Он не двигается, не издает ни звука, но я знаю — он на грани.

Ян, словно не чувствует этой бури рядом, продолжает, не видя очевидного:

— Ну вы чего застыли? — его улыбка чуть блекнет, становится настороженной. Но он всё ещё пытается держать контроль: одной рукой он обнимает её за талию и сжимает, будто закрепляя за собой право на неё. — Мам, давайте уже сядем за стол. Малыш, — он чмокает девушку в щеку, и я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать, — ванная, если что, там.

Соня тихо здоровается, замирая на миг, изображая из себя наивную скромницу, и почти бегом исчезает в ванной. Дверь закрывается с негромким щелчком, и в этот момент я понимаю — нужно немедленно собраться. Вдохнуть. Собрать себя из осколков. Стать ледяной, невозмутимой. Но внутри всё клокочет.

Я не хочу видеть эту девицу в своем доме. И уж тем более в роли невестки. Пусть я буду в глазах сына самой жестокой женщиной на свете, пусть он возненавидит меня — но я не приму её. Ни за что.

— Как вы познакомились, сынок?

Молчание Германа сводит меня с ума. Я слышу, как щелкают мои зубы от напряжения. Он молчит, упрямо стиснув челюсти.

Зачем? Почему я снова должна быть той, кто скажет правду?

— В баре, — наконец отвечает Ян. Его голос мягкий, слишком мягкий для такой сцены, будто он всё ещё верит, что это обычный семейный ужин. — Это, кажется, любовь… Почти с первого взгляда. Она очень хорошая, мам. Из серьёзной семьи, с высшим образованием. Умная, веселая, открытая. Вам она понравится, правда. Пожалуйста, будьте добрее. Я понимаю, сейчас непростое время, но…

Он делает паузу. Смотрит на меня, и в его глазах боль. Он думает, что я просто переживаю кризис среднего возраста или семейный конфликт. Он не понимает…не знает. Но скоро узнает. И тогда эта боль — лишь цветочек.