Развод в 40. Другая семья - стр. 13

В ее голосе чувствуется искренняя обида и недоумение.

– Потому что еще сама не знала, как отреагировать на это, Кир.

Мы молчим. Она опускает глаза.

Сейчас меня вдруг охватывает очень сильный страх – я боюсь потерять ее доверие. Навсегда.

– Малыш, – глажу ее по плечу, – поехали домой. Все образуется…

Она поднимает на меня глаза, полные боли, и слова застревают у меня горле.

Я сглатываю болючий комок и продолжаю через не могу.

– Как бы ни сложились наши отношения с твоим папой – мы всегда будем твоими родителями и всегда будем любить тебя…

А у самой в голове мелькают кадры счастливого Кости в окружении другой семьи.

Ну и подлец же! Просто сволочь!

И как ловко прятался столько времени, просто уму непостижимо!

– Очень больно, – отвечает просто Кира, и мое сердце от таких заурядных слов распадается на кровавые куски.

– Я знаю, – шепчу сквозь слезы и опять прижимаю ее к себе. – Я рядом, малыш, я рядом…

Мы сидим, покачиваясь, в обнимку.

Свежий ветер разорвал и разметал по небу тяжелые тучи.

Синева летнего вечера становится насыщенной, с яркой полоской багрового заката где-то вдали. В высоте светятся еще пока бледные точечки звезд…

– Хочу домой, – говорит наконец Кира, и меня слегка отлегает от сердца.

– Конечно, малыш.

Перебираюсь на водительское место и завожу машину.

Шины успокоительно шуршат по обочине.

Поглядываю на дочь, которая уткнулась в окошко и смотрит немигающим взором.

Мы приезжаем домой, и я сразу ставлю чайник – чашка чая, с мелиссой пойдет дочери на пользу.

– Котенок, хочешь я сделаю твой любимый лимонный пирог? Это быстро…

– Не нужно, мама, – отвечает она блеклым голосом. – Я не хочу есть. Пойду в свою комнату.

Уходит и плотно закрывает дверь.

Я заношу руку, чтобы постучаться и… останавливаю себя.

Дам дочери немного времени.

Возвращаюсь на кухню, оглядываюсь – что делать? За что хвататься?

Нет ни одной вещи, которая имела бы значение в сравнении с потухшим взглядом и безжизненным голосом дочери.

Чтобы хоть как-то забить мысли, принимаюсь за пирог.

На дворе скоро ночь, но меня это не останавливает – нужно что-то делать.

Нужно просто чем-то забить эти мысли в голове, от которых кажется, что сходишь с ума…

Пока я замешиваю тесто для пирога и подготавливаю начинку – именно такую, как любит Кира, чтобы было чуть больше кислинки, мне в голову приходит мысль, для которой раньше просто не было времени.

Как она узнала?

Откуда?

Сразу же вспоминаются странные взгляд и непонятная тишина, которая воцарилась в гостиной с моим появлением.

Что это было?

Во рту появляется неприятный привкус, будто я съела что-то испорченное.

Я сама обо всем узнала едва-едва, а через несколько часов уже все известно и дочери, и, кажется, соседям…

Быстро заканчиваю с пирогом и ставлю в духовой шкаф.

Захлопываю дверцу и… не вымыв рук, бегу к дочери.

Постукиваю костяшками, и вижу, как с ладони слетают легкие крупинки муки.

– Кира, малыш, открой, пожалуйста…

Тишина. Секунду, вторую… томительное ожидание.

– Открыто, – доносится слабый, едва слышимый голос дочери.

Я заглядываю в комнату: она лежит на кровати уткнувшись в подушку.

Горит настольная лампа.

Свет падает на незаконченный рисунок пастелью – скакун, который берет препятствие… Талантливая работа, бесспорно… Хаотично исчеркана черным фломастером.

– Малыш, – сажусь к ней на кровать и глажу по спине, – а тебе кто сказал о нас с папой?