Развод. У тебя есть дочь - стр. 45
— И куда ты съедешь?
33. Глава 33. Не судьба
— Антон…
Мы с сыном стоим на берегу озера. Под ногами — влажная галька, над головами — низкое серое небо.
Холодно и противно.
Смотрю в спину Антона, который уставился на водную рябь и поправляет шапку.
Его радость, что я приехал, сменилась угрюмым молчанием.
— Антон… Я знаю, что ты сейчас обескуражен…
Мой сын резко ко мне разворачивается и награждает неуклюжим, но яростным ударом в скулу.
Под гневом и обидой его выпад выходит резким, но неумелым. От встречи с моей скуловой костью его пальцы тихо похрустывают.
Меня ведет немного в сторону, а Антон рявкает:
— Блин! — и трясет рукой.
— Я же учил тебя, как надо бить, — прижимаю руку к лицу.
— Да пошел ты!
— Давай еще раз, — медленно выдыхаю я. — Кулак не должен так болтаться.
— Да в жопу тебя!
Убираю руку с лица.
— Ты, что ли, баба, чтобы жопами и словами закидывать меня?
Это девочкам полезно покричать, поплакать, а мальчикам еще важно выплеснуть агрессию.
Для нас слова зачастую ничего не значат, и к осознанию того, что можно говорить, мы приходим слишком поздно.
И Антон не позволит сейчас себе плакать, потому что… он же мужик, а мужики не плачут, нюни не распускают и словоблудием не занимаются.
А что мы делаем?
Мы пугаемся боли, прячем ее поглубже, отстраняемся и делаем вид, что нас ничего не трогает, а потом действительно мало, что начинает волновать.
— Проваливай, — Антон шагает прочь.
Да вот разбежался.
Я его за капюшон хватаю, рывком тяну его к себе и встряхиваю:
— А разговор не окончен.
Я должен освободить его этой первой ярости и обиды, которую он тушит в себе. Нет, я не жду, что после потасовки, он простит меня и мы обнимемся.
Он должен прожить гнев.
Рядом со мной.
Сейчас я это понимаю, и к этой простой истине меня все годы толкала Аглая.
Быть рядом.
Когда страшно, обидно и больно.
Нет ничего особенного быть с человеком, когда все хорошо. Смысл семьи не в этом.
Защитить, укрыть и не уходить.
Я — отец, который заслуживает криков, плача, оскорблений и драки. Я не защитил и предал семью, и только Аглая не отступала, понимая, что если она сейчас струсит, то катастрофы не избежать.
Антон волчонком кидается на меня.
Кричит, рычит, толкает в грудь.
Пытается опять ударить, но я уворачиваюсь, и это подкидывает его в гневе на новый виток, после которого я принимаю пару тумаков.
Отвечаю Антону только блоками, но не позволяю себе его ударить. Я в любом случае сильнее.
— Урод! — кричит Антон.
Когда он все же выдыхается, когда уже пошатывается, я привлекаю его к себе.
— Прости меня.
Вырывается, брыкается, но я его сдерживаю в объятиях.
— Я виноват, так виноват, Антон… Перед всеми вами, но я струсил…
— Ненавижу тебя!
— Я знаю, знаю.
— Оставь меня, проваливай! К черту тебя!
— Не оставлю.
Он все же выкручивается из моего захвата, отталкивает и наносит сильный удар, который сносит меня с ног.
Я падаю на холодную гальку, которая хрустит подо мной. В глазах ненадолго темнеет, накатывает тошнота. На фоне серого неба — размытая фигура моего сына.
— Вот это был… отличный удар, — шепчу я.
Антон выдыхает, отступает, но не уходит. Опускается рядом, срывает шапку и кидает ее в меня, а затем обхватывает голову.
— Шапку верни на место, — тяжело сглатываю.
— Пошел ты.
— Надень шапку, — повторяю я. — Ты маме обещал в шапке ходить.