Развод. У тебя есть дочь - стр. 36

— Хочешь понюхать? — подхватываю бутылку, с щелчком открываю ее и подношу к носу Ани.

— Ягодками пахнет.

— А на вкус не очень.

Аня удивленно смотрит на меня.

— Да, я пробовала его на вкус, — вздыхаю. — Невкусно. Горько и противно. Хочешь попробовать?

Недоверчиво распахивает глаза. Я встаю, наливаю в пластиковый стаканчик воды, и возвращаюсь к Ане.

— Давай кончиком языка, — протягиваю бутылку с гелем для душа. — Лизни.

Аня с сомнением касается языком густой капельки на крышке, фыркает, кривится и я ей сую стакан с водой:

— Полощи рот, полощи. Фу, фу, фу, невкусно.

Полощет рот, выплевывает воду и взвизгивает:

— Невкусно!

— Да, совсем невкусно! Такой обман!

И Аня смеется. Звонко, беззаботно и громко. И я смеюсь, заразившись детским восторгом. Ненадолго мне становится легко и весело.

— Ты смешная, тетя Агая, — Аня хрюкает, — странная.

— Я знаю, — смахиваю слезу. — Ну… — выдыхаю. — Будем только блестеть или еще вкусно пахнуть клубничкой?

— Не знаю… — Аня неуверенно затихает.

— Давай ладошки, — протягиваю бутылку, — сама решишь.

Наливаю гель для душа в протянутые ладони, и Аня неуклюже размазывает его по шее и плечам. Потом груди. Помогаю ей встать, и Аня сосредоточенно намыливает живот. Даже тихо пыхтит.

— Я буду клубничной феей, — шепчет она и осторожно опускается в воду. Смотрит на меня. — А волосы?

— Сама или помочь?

— Помочь, — едва слышно отвечает Аня. — С тобой почему-то нестрашно.

Касаюсь ее щеки и вглядываюсь в детские глаза, в которых затаилась тоска, но сейчас Ане моя жалость ни к чему. Жалость — не про безопасность, уверенность и спокойствие. Руслан ее нехило тряхнул своей правдой, которую, похоже, детская психика заблокировала.

— У меня три шампуня на выбор. Все перенюхаем?

Аня кротко кивает, смывает пену с плеч, разглядывая перламутровые разводы в воде.

— Так, — тянусь к бутылкам с шампунем на портике ванны. — Что у нас тут есть?

28. Глава 28. Ты знал

— Тетя Агая, — сипит Аня в темноте. Замолкает на секунду и спрашивает еще тише. — Она правда мой папа?

— Да, — смотрю перед собой. — Он твой папа.

Затихает, и я молчу.

— Ты за это на него обиделась?

— В том числе, Аня, — честно отвечаю я.

— А на меня почему не злишься?

— Потому что, Аня, ты тут ни в чем не виновата, — нахожу ее руку и мягко сжимаю. — Послушай… Тебе сейчас ничего непонятно и очень страшно…

— Да.

— Но правда в том, что это не навсегда, — ласково говорю. — Ты хорошая и смелая девочка…

И слезы катятся по щекам. Почему именно сейчас?

— Значит, тот папа был прав, что я ему чужая, — шепчет Аня. — А мама… мама поэтому на меня злилась?

— Аня, я не знаю, что тебе ответить, — сдавленно отзываюсь, и слезы уже катятся по шее. — Честное слово, не знаю. Я бы так хотела, чтобы все было иначе, но… как есть. Это так несправедливо, что тебе приходится задаваться сейчас сложными вопросами, на которые не ответит даже взрослый.

— Мама, наверное, не любит меня.

Из груди поднимается волна черного отчаяния перед детским разбитым сердечком, и я закусываю губы до боли. Слезы ручьем льются.

Я ложусь с Аней рядом и обнимаю ее.

— Она никогда так не лежала со мной, — Аня вздыхает.

И я пою Ане колыбельную, под которую засыпала Анфиска и Антошка. Про белого зайчика и луну.

Она засыпает под мой голос, и замолкаю. Вслушиваюсь в ее дыхание, и осторожно сажусь, а после поднимаюсь на ноги. Вытираю слезы, стою несколько секунд в тишине и выхожу из комнаты, бесшумно прикрыв дверь за собой.