Развод. У тебя есть дочь - стр. 34
Замолкаю. И не поспоришь. Я смотрю в свое уродливое отражение. Чего я жду от него, если у самого ничего не дергалось в душе в эти пять лет.
— Договоренность поменялась, — дядя-бандит хмыкает.
Щелкает пальцами, и через минуту тощий мужик кидает на стол передо мной сумку. Вероника расплывается в улыбке.
— Что это?
— Те деньги, которые ты платил за договоренность с Вероникой, — дядя-бандит цыкает. — На содержание твоей дочери. Пересчитай, забирай и проваливай.
— Ты думаешь дело в деньгах?
— А разве нет?
И я понимаю, что мне нечего ответить. Я ведь сам считал, что деньгами я решил проблему с Вероникой и Аней.
— Что не так? — дядя-бандит вскидывает бровь.
— Ты, правда, не понимаешь?
— Ну, поясни.
— Она бросила свою дочь…
— Как и ты.
— Я не планировал с ней ребенка, — чеканю каждый слог, но понимаю, что мои слова звучат совсем неубедительно. — Я узнал только постфактум… и мы пришли к тому, что я содержу ее семью.
— Все же дело в деньгах, — дядя-бандит щурится. — А говоришь, нет.
— С тобой рядом женщина, без совести и любви…
— А ты дохрена совестливый, — смеется. — Чо ты тут лечишь, а? — подается в мою сторону. — Или тебе жена яйца прищемила, вот ты и прибежал ныть о доченьке, которую бросили? Еще и мне мозги решил помыть.
— Вы ее били, — перевожу взгляд на Веронику, — унижали, шпыняли…
— Воспитывали, — Вероника кривит губы, — она сложный ребенок. Неуправляемый, капризный… У нее какие-то проблемы, и я устала. Теперь твоя очередь, папуля.
— Ты ее не любишь… — тихо отзываюсь я. — Ты же ее родила…
Я не имею никакого морального права говорить такие слова и взывать к совести, которой у меня самого нет.
Есть женщины, которые не любят своих детей. Они их убивают и бросают. В них нет трепета к маленьким ручкам и ножкам, потому что они пустые внутри.
— Она тебя ждет, Ника, — сглатываю ком тошноты. — Она любит тебя.
Нет. Я не хочу думать, что сейчас чувствует Аня, забившись в угол за креслом. Что она испытывает и как ей страшно в чужой квартире.
Меня сейчас вывернет на стол.
Я ничем не лучше Вероники. Я такой же кусок говна, а не человек.
— Я лишу тебя родительских прав, Ника, если ты сейчас не встанешь и не поедешь со мной за Аней, — не отвожу взгляда от презрительного лица. — А после, если ты вздумаешь появиться в ее жизни, я тебя с землей сравняю.
— Ты можешь за такие слова отсюда живым не выйти, — дядя-бандит ухмыляется.
— А теперь ты меня послушай, — смотрю на него не мигая. — Проблема в том, что на мне повязаны многие большие сделки с серьезными людьми. Часть из них после моей смерти отменятся, часть заморозится, другая замедлится. Люди начнут терять деньги, будут злиться и искать меня, а выйдут на тебя. На мою смерть, как таковую, многим будет насрать, а вот на свои личные неудобства из-за сорванных сделок, нет. И причиной будешь ты и твое желание показаться крутым. По носу щелкнут не потому, что меня любят и скорбят, а потому что… — вздыхаю. — Проблемы лишние нарисуются.
— Я тоже не последний человек.
— Ты прав. У меня именно к тебе не должно быть претензий, но вот с Никой я бы хотел прояснить ситуацию, — прячу руки в карманы пальто. — Мне надо понять, как быть с пятилетней девочкой, — вновь смотрю на Веронику. — У тебя только сейчас есть шанс все исправить.
***
Приглашаю в новинку “Предатель. В горе и радости”