Развод. У тебя есть дочь - стр. 33

Дверной замок тихо щелкает, и я пару раз бьюсь затылком о стену.

Тетя Аглая устала и сама хочет к кому-нибудь на ручки.

26. Глава 26. Ты же ее родила

— Вы один? — спрашивает Саша, когда я поднимаюсь к нему на крыльцо бара, в котором мне забили встречу.

— Я вырос из штанишек пацанских разборок, — расстегиваю пальто. — Но ты иди.

У бара припарковано несколько машин, и все у нас тут по правилам: черные тачки, тонированные стекла, “понтовые номера”, чтобы все сразу поняли, что это “серьезные” люди приехали.

Господи, детский сад какой-то.

Меня ждут на втором ярусе бара.

Резкие дерзкие ребятки, что развалились в стороне от “босса”, широко расставив ноги. Такие опасные, что бубенчики мешают сидеть, как обычные люди. Рожи выражают презрение, глупую угрозу и дерзость. Шавки, что кинутся по приказу хозяина, и разорвут меня на части.

Не спорю, меня тоже привлекал в свое время такой флер “опасного мальчика”, за спиной которого стоят верные злые песики, но я перешел на другой уровень. Если ты боишься прийти один и тебе обязательно нужна свита, то ты слабое чмо.

Сам “босс” тоже старается всем видом показать, какой он отбитый. Только я поднимаюсь в сопровождении одного из его дружков, он ухмыляется, тянется к тарелке с мясной нарезкой и закидывает лоскут ветчины в рот.

Ничего примечательного. Обычная неприятная бандитская рожа с пустыми глазами. На носу и щеках — мелкие щербинки.

Рядом с ним восседает Вероника. Короткое платье, шубка на плечах, брюлики на шее и в ушах.

Чувствую глухое раздражение. Ее дочь забилась в угол, спряталась под пледом, а эта дрянь цедит коктейль и культурно отдыхает с альфачом.

— Какие у тебя дела к моей девочке? — спрашивает дядя-бандит и вытирает жирные пальцы салфеткой.

Я сажусь, откидываюсь назад и перевожу взгляд на Веронику.

Я ее однажды просто решил подвезти. Стояла у дороги, голосовала, и я остановился. В ней не было ничего кроме милой мордашки. Она оставила свой номер на клочке бумажки со сладкой улыбкой, а я через пару дней позвонил.

В ней не было никакой глубины, но я этого и не искал. У меня жена была глубоким человеком, и эта глубина ее души меня тогда пугала. Я не вывозил Аглаю, а с Вероникой я просто отключался.

Это были отвратительные встречи. Пустые и без тепла. Я не видел в Веронике человека, да и она тоже не была влюбленной дурочкой, которой морочит голову мужик. Я оплачивал встречи, в которых я не был Русланом. В которых не было ни чувства вины, ни сожалений. Я отпускал себя, позволял мрази внутри меня выйти на свет и подышать полной грудью.

Правда, мне довольно быстро все надоело. Через полтора месяца я кинул на тумбочку деньги и сказал, что все, на этом мы заканчиваем. Сначала плакала, потом перешла к снисходительному презрению и оскорблениям, которые меня совершенно не тронули.

— Ты меня слышишь?

— У твоей девочки есть дочь, — смотрю на дядю-бандита, — которую она кинула.

— Она и твоя дочь, — Вероника хмыкает.

— У нас с тобой была договоренность, — цежу я сквозь зубы и зло щурюсь на нее, а самого начинает тошнить. — Если она тебе не нужна, то сделала бы аборт.

— Было поздно, — пожимает плечами.

Смотрю на дядю-бандита, который вскидывает бровь.

— Тебе, что, все равно?

— Тебе же тоже было все равно, — усмехается он. — А девочка-то тебе родная.