Развод. У тебя есть дочь - стр. 24
— Почему…
— Что?
— Почему ты не кричишь?
— А должна? — приподнимаю бровь. — Тебе станет легче, если я сейчас начну на тебя кричать? Или ты ждешь мои крики, как наказание? — всматриваюсь в ее глаза. — Я не хочу на тебя кричать.
— Ты считаешь меня предательницей?
— Нет, — качаю головой. — Ты учишься жить, Анфиса.
— Ты больше не будешь мне верить, да? Доверять… — судорожно выдыхает и прижимает ладони к глазам, — ждать…
— И вообще возьму и откажусь от тебя? Так, что ли? — вскидываю я бровь.
— Дааа…
— Не дождешься, — отправляю в рот кусочек омлета. — Так просто от мамочки не избавиться.
Всхлипывает, а затем следует короткий смешок, и Анфиса вытирает слезы салфеткой.
Но через секунду она опять мрачнеет.
— Я боялась вашего развода, мам. Я не хотела, чтобы … — отворачивается, поджимает губы на несколько секунд и шепчет, — не хотела, — усмехается, — и пошла на шантаж.
— Зато сколько все тебе накупили, — пожимаю плечами без ехидства или злости.
— К черту все это, — смотрит на меня, и у нее опять губы дрожат, — лучше бы всего этого не было…
— Но все это случилось, Анфиса. И все это не отменяет того, что ты сейчас поешь, — вздыхаю.
— Эта девочка… странная, — Анфиса опускает взгляд.
— Ее бросили. Буквально бросили, было насилие, моральное и физическое, — тихо говорю я.
— И папа…
— Папа скинул все на кого-то мужика…
Анфиса кривится, и у нее дергается верхняя губа.
Сжимает вилку.
— Все это… — она трясется и отбрасывает вилку. — Бесит! — вскакивает на ноги и смотрит на меня. А затем шипит. — Он и меня кидал! — взвизгивает. — Кидал!
— Ему со мной было плохо, — откидываюсь назад.
— Он опаздывал на мои выступления в школе! Пропускал выставки! Забывал!
Мне нечего ответить. Тот год перед разговором о разводе на выставках Анфисы возле ее рисунков тусили обычно я и Антон. С ним же мы всегда были на театральных постановках. Антон обычно спал, вытянув ноги, но не отказывался от сонной поддержки для старшей сестры.
А папа наш часто задерживался. Правда, потом подарками откупался, а на мои аккуратные замечания, что так нельзя, кидался обвинениями, что он бизнес тянет ради семьи, ради нашего благополучия.
Ну, неудивительно, что Анфиса подцепила его на крючок шантажа. Он все к этому сам подвел.
Сейчас я прихожу еще к одному неутешительному выводу. Наши дети не сбежать от меня хотели, а жаждали, чтобы папа был рядом, чтобы он проводил с ними больше времени, а он взял и все перевернул, что моим детям было со мной плохо.
— Я хочу спросить тебя кое о чем, — взгляда от Анфисы не отвожу. — И хочу правды, Анфис. Какой бы она ни была.
Анфиса садится и сглатывает.
— Ты скажешь мне правду?
— Да.
— Тебе было плохо со мной? — голос у меня спокойный. — В тот год перед тем, как ты нашла тест на отцовство.
Она хмурится, шмыгает.
— Мам, меня тогда все бесили, — шепчет Анфиска. — Честно, все. Я в прыщах, с брекетами… Мам, я тебя тогда обижала, да?
— Нет, — качаю головой. — Мне было тогда тяжело. Ну… — вздыхаю. — Иногда ты была очень резкой и грубой. Это правда.
— Мам, прости… — опять пускает слезы. — Я тогда просто с катушек слетела… Мам, мне сейчас самой стремно, что я такой была. Мам… и я помню, как ты приносила мне вкусняшки после всякого… — прячет лицо в ладонях. — А я прогоняла тебя… Мааам…
Она встает с воем, обходит стол и садится на пол, уткнувшись в мои колени.