Развод с императором драконов - стр. 31
С тех пор как виверны напали, в Лаэнтор пришли двадцать три человека. Семеро из них — дети. Кто-то добрался в одиночку, кто-то — целыми семьями, кто-то почти на последнем издыхании. У кого-то за спиной сгорели дома, у кого-то — близкие. У всех был страх в глазах.
Я видела в них себя. Маленькую, растерянную, потерянную Элиру — ту, что осталась совсем одна в семь лет.
Мы поселили их в свободных комнатах замка.
В начале — всех в южный флигель. Спали на матрасах, укрывались тем, что было. Потом, когда стало ясно, что это надолго, часть переселили в центральный корпус. Флигель переделали под лазарет — просторные комнаты, печи, всё близко. Там было удобно ухаживать за больными, если понадобится. Я не знала, сколько ещё человек придёт. Но хотела, чтобы хоть те, кто уже здесь, чувствовали себя в безопасности.
Каждое утро я просыпалась раньше остальных — до звона посуды, до детских голосов, до блеяния коз. Смотрела в окно, проверяла, не занесло ли проход к складу, и какое небо над замком. Какое бы оно ни было — ясное, снежное, серое или с просветами — я знала: день будет трудным.
Но он будет моим настоящим.
Дни шли за днями, сплетаясь в общий узор, и в какой-то момент я полностью утонула в них. Выныривала лишь ненадолго, случайно замечая что-то особенное, что затрагивало сердце и грело душу.
Например, как-то раз торопилась в подземелья, но остановилась у арочного проёма одной из гостевых комнат на первом этаже.
Там, где раньше стояли сломанные стеллажи и сырость въедалась в стены, теперь горел камин. Кто-то подкинул туда свежие дрова, и пламя отбрасывало мягкие отблески на каменные плиты пола и лица людей.
Дети сидели на полу, возясь с соломой. Один мальчишка терпеливо плёл косичку, а девочка — совсем кроха, с пухлыми щёчками — тыкала пальцем в глаза кукле, которую соорудила для нее сестра.
Кто-то пел. Негромко, нараспев. Голос молодой женщины, скорее всего матери этих ребят, колебался в воздухе, будто пламя догорающей свечи.
— У неё косы, как у тебя, — сказала малышка, демонстрируя куклу сестре.
Та рассмеялась и забрала поделку, чтобы украсить соломенную прическу нарядными лентами.
Я улыбнулась и отошла, не вмешиваясь.
Такие мгновения были редкими. И, может быть, оттого — бесценными.
38. 8.1
Даже среди холода, заживающих ран, нехватки всего на свете, жизнь находила трещины и прорастала. Смех, детские пальцы в соломе, тепло огня, запах тушёного лука с кухни — это и был дом. Не роскошь, не залы с бархатными шторами. А вот это: живое, настоящее.
На кухне гремели котелки, шипел масляный жар. Я прошла мимо, задержалась у дверей — там, за длинным деревянным столом, Тилла нарезала хлеб, а её мать месила тесто для лепёшек.
— Опять слишком тонко! — проворчала Ания. — Они развалятся, не видишь?
— Я так всегда делаю, — буркнула Тилла в ответ. — Детям удобнее жевать.
— Детям… — мать закатила глаза, но в её голосе не было и капли раздражения. — Смотри, чтоб не остались голодные. Сегодня у нас каша на воде, молоко на творог оставим.
— Не впервой, — отмахнулась Тилла. — Зато с мёдом. И с яблоками — Гедрик притащил со склада последний ящик.
Я отвернулась, оставив их с их нехитрым спором, и пошла по коридору, чувствуя, как напряжение постепенно растворяется в этих голосах, запахах, движении.