Развод с императором драконов - стр. 13

Гедрик, сын Мартена, сидел наверху, правя лошадьми. Он был молчалив, но надежен — помогал нам на рынке без единого недовольного слова. Две кобылы, запряжённые в карету, фыркали, устало перебирая копытами по каменистой дороге.

— Еще бы одна корзина, я сидела бы на крыше, — простонала Тилла, прижимая к себе свёрток с хозяйственным мылом.

Я слабо улыбнулась. На улыбку повеселее уже не оставалось сил.

Рынок гудел с самого утра. Несмотря на то, что я не один год прожила в столице, в том районе ни разу не бывала. Одевшись в одолженное у Тиллы крестьянское платье и побитый молью шерстяной плащ, я не опасалась, что меня кто-то узнает в толпе.

Мы ходили от ряда к ряду, вглядываясь в лица, вороша прилавки, торгуясь, смеясь, пробуя тёплый сидр, который подавали прямо в облитых смолой кружках и закусывая его теплыми кренделями, обсыпанными маком.

Воздух был насыщен — то пряным запахом корицы, то стойким, как хмель, ароматом козьего сыра. Где-то курицы неслись прямо в ящики, и перья летели в воздухе, как хлопья снега. Рыночный гвалт обволакивал с ног до головы: крики торговцев, писк детей, лай собак, скрип телег и плеск воды в ведрах. Казалось, весь город высыпал на улицу.

Я старалась быть внимательной — к ценам, к качеству товаров, к словам продавцов. Тилла спорила с мясником за каждый медяк, уверяя, что его окорока залежались. А я — я просто старалась удержать в голове список и не дать себе упасть.

Устала я ещё там, в первом часу. Но не остановилась. Потому что зима была ближе, чем хотелось бы. И каждая купленная свеча, каждая связка сушёной календулы — это было не просто «на всякий случай», это был шаг к выживанию.

Теперь же, сидя в этой дребезжащей карете, я чувствовала, как усталость проникает в кости. Глаза щипало от дыма, впитавшегося в волосы и одежду. Спина ныла, ноги затекли. Но мы возвращались домой. И это было единственное, что имело значение.

Карета затормозила, и Гедрик постучал по крыше кареты:

— Мы на месте!

Я выглянула в окно. Перед нами распахнулись ворота Лаэнтора — тяжёлые, тёмные, как и сам замок. Нас уже ждала Ания. Она стояла, подбоченившись, в старом переднике, выцветшем от времени и стирок, но глаженом и чистом — как и всё, чего касалась её рука. Увидев нас, она всплеснула руками:

— Ой, Матерь Света! Да вы, что, весь рынок выкупили?!

— Почти, — устало хмыкнула Тилла, выбралась из кареты и с глухим стоном потянула за собой корзину с мешками муки.

Я выбралась следом, выпрямилась, потирая затёкшую шею. Гедрик уже спрыгнул с облучка и потянул за верёвку, чтобы открыть багажный ящик позади кареты.

— Это всё на зиму, — попыталась улыбнуться я. — И немного расходных материалов на починку и утепление.

— Немного? — Ания присвистнула, уже принимая из рук дочери первый мешок. — Да вы тут и мельницу откроете, и аптекарскую лавку заодно.

— Было бы где, — заметила я. — Пока только дыры да сквозняки.

Гедрик сгрузил у дверей самые тяжёлые тюки — с солью, крупой, одеждой и текстилем. Втащил внутрь огромный мешок с дровяной стружкой, что я купила на растопку. Парень работал быстро, ловко, не роняя ничего и не подавая вида, что устал.

— Спасибо, Гедрик, — сказала я, когда он поставил последнюю корзину у порога.

Он кивнул, взглянув на меня быстрым, вежливым взглядом светло-серых глаз. Такие же были у Мартена — спокойные и честные. В них не было ни юношеской дерзости, ни показной учтивости.