Развод. (не) Любимая жена - стр. 10

Он на мгновение отводит в сторону взгляд. Мама тяжело садится на диван, будто из неё вышел весь воздух.

— Каково это — вытирать ноги о человека, а потом просить присмотреть, будто речь о котёнке? — бормочет она.

Виктор стоит, как скала. Его лицо — маска. Чёрная дорогая рубашка плотно обтягивает широкие плечи, запонки — тяжёлые, явно не для того, чтобы просто держать манжеты. Он словно сделан из стали, закалённой властью, деньгами и привычкой получать то, что хочет. Всегда. Почти всегда.

— Я считаю, что это абсолютно нормально, — его голос тихий, но глухой, как грохот закрывающегося банковского сейфа. — Фаина отдала мне свою молодость. И это вполне нормально, что я проявляю заботу к матери моей дочери.

— Смешно, — хмыкает мама. — Ты теперь что, меценат?

Я хочу поблагодарить её — хотя бы взглядом, но не могу отвести глаз от Виктора.

— Я не нуждаюсь в твоей заботе, — с трудом выдавливаю из себя эту фразу.

Виктор смотрит на меня, на неё, а потом снова — на меня. Внимательно. Прицельно.

— Уверена? — его голос словно реет по стеклу.

Сердце сжимается. Слова ложатся, как холодные камни, ровно в грудь.

Нет! Я ни в чем в этой жизни не уверена! — хочется закричать, но получается совершенно другое.

— Вполне, — стараюсь, чтобы голос не дрогнул.

Он поднимается и делает шаг ко мне. Один. Всего один. И останавливается.

— Точно, точно?

Мама молчит. Я слышу, как часы на стене отбивают одно глухое "тик".

Моя ладонь дрожит. Я чувствую в ней ту самую тяжесть — не от туфель, нет. От слов. От выбора.

— Точнее некуда. А теперь, уходи.

Я слышу собственные слова, будто сквозь воду. Они звонкие, отчётливые, но нереальные. Как будто не я их сказала — а кто-то другой, смелее, спокойнее, сильнее.

Виктор стоит, не двигаясь. В нём что-то медленно сжимается — будто сталь внутри него трескается. На секунду мне кажется, что он всё-таки уйдёт. Просто развернётся и уйдёт, как умеет — без объяснений, без прощаний. Своим уверенным шагом, который не терпит остановок.

Но он продолжает стоять на месте.

— Ну, что ж… как знаешь…

Он стоит, стиснув челюсть. Его пальцы шевелятся, как будто сдерживают порыв — то ли ударить, то ли обнять. Не знаю. Не хочу знать.

В этот напряжённый момент дверь чуть приоткрывается, и в проём заглядывает охранник — крепкий мужчина с серьёзным лицом.

— Шеф, у вас через полчаса встреча в офисе, — сухо сообщает он, не глядя на меня.

Виктор медленно поворачивается к охраннику, сжимает губы в тонкую линию и кивает.

— Спасибо, — отвечает он, и охранник тихо уходит, закрывая дверь за собой.

Возвращаясь к нам, Виктор снова мажет по мне взглядом, и в его глазах мелькает какая-то усталость.

— Фая, — начинает он уже совсем другим голосом, — если хочешь, я могу подкинуть тебя до города.

Я на миг замираю, сердце ещё дрожит от слов и эмоций, и что-то внутри просит меня согласиться. Чувствую, как мир вокруг сжимается до одного момента — и теперь всё зависит от моего ответа.

7. 7

Фаина

Тогда…

Я закрываю глаза — и он, прежний, всплывает в памяти, как запах яблоневого цвета в тёплый весенний вечер. Всё было тогда по-другому: не тянуло болью под рёбрами, не давило в горле, не дрожала кожа от напряжения. Только он — живой, тёплый, в белой футболке, пахнущий солнцем, молодостью и чем-то ещё... моим.

Яблони расцветали тогда будто назло всему миру — ярко, щедро, пьяняще. Белые лепестки летели, как снег, и оседали в его волосах. Я помню, как смеялась, сдувая их с его ресниц, а он прижал меня к стволу дерева и шептал, что я вкуснее любого цветка.