Разглашению не подлежит - стр. 24

Обер-лейтенант услужливо распахнул переднюю дверцу, вытянулся в струнку и взял под козырек. Из машины выкатился низкорослый пожилой человек в полковничьих погонах и, утвердившись на тонких кривых ножках, принял рапорт. Это был Трайзе. Он уже знал, что здесь, на отборочном пункте, находится русский командир, согласившийся сотрудничать с немецкой разведкой. Вчера по телефону ему доложил об этом Бауэр, и шеф обещал лично явиться за «пойманной рыбкой».

Трайзе обменялся с начальником отборочного пункта несколькими фразами и попросил показать ему русского. Часто перебирая короткими ножками, полковник первым засеменил в дом.

Был бы под рукой пистолет, Козлов, наверное, не удержался бы. Но он стоял посреди комнаты безоружный и ничем, кроме глубоко скрытой ненависти, не мог встретить фашиста. Но и это чувство, не покидавшее его ни на секунду, надо было, к сожалению, тщательно прятать от всех, кто его окружал. Ему не хватило сейчас сил улыбнуться вошедшему гитлеровцу, что, конечно, было бы достойно оценено. Он и шага не сделал навстречу полковнику абвера, не поднял руки. Однако он смог сохранить на лице выражение некоторой растерянности и смущения. Это было вполне объяснимо. Еще бы, с таким высоким начальством русский пленный встречался впервые. Полковник поймет его именно так.

Вкатившись в комнату и увидев перед собой военного – молодого, стройного, с лицом, все черты которого были правильны и красивы, – шеф решил поздороваться по-русски.

– До свидания! – сказал он, протягивая руку. И тут же, поняв, что опять перепутал «здравствуйте» и «до свидания» – это случалось с ним довольно часто, – поправился, не испытав чувства неловкости.

– Добрый день! – ответил Козлов, и полковник, не знавший этих слов, недовольно поморщился.

Все же он догадался, что русский с ним поздоровался.

– Карашо! – Трайзе потряс руку Козлова. – Карашо!

Исчерпав на этом свой запас русских слов, он замолчал и уставился на Козлова серыми, старчески слезящимися глазами. О чем он думал, что чувствовал в этот момент? Глаза его ничего не выражали, эти два водянисто-серых пятна с крошечными, почти неподвижными зрачками.

Разговор мог теперь продолжаться только через переводчика. Трайзе подозвал к себе обер-лейтенанта Бауэра, и тот, вытянувшись в струнку, внимательно слушал затянувшуюся речь своего шефа.

Все, что говорил полковник, предназначалось для Козлова.

– Я очень рад, – перевел обер-лейтенант, – вашему согласию пойти в разведшколу. Думаю, в дальнейшем все будет хорошо, и вам непременно понравится у нас. С моей стороны вы встретите понимание и поддержку. Завтра утром поедем в Смоленск, оттуда я направлю вас в школу. Мне известно, что вы женаты и что разлучаться с женой вам не хочется. Обещаю перевезти ее в Смоленск, но только не сейчас… Мы дадим вашей жене квартиру, обеспечим ее пищей и одеждой. Она будет чувствовать себя хорошо во всех отношениях. Прошу сказать ей об этом и успокоить. Пусть ни у вас, ни тем более у нее не останется никаких сомнений в моей искренности. Я умею держать свое слово.

«Как покупает, как покупает!» – подумал Александр Иванович, с трудом выслушав перевод этой пространной речи.

Все было так, как сказал Трайзе. На следующий день Козлова привезли в Смоленск. Его принял, опять из рук в руки, разведчик в звании зондерфюрера класса «С». У него была польская фамилия, до войны работал в польской разведке, а как только в Варшаву вступили немецкие войска, переметнулся к фашистам. Доктор Пониковский одинаково хорошо говорил и по-русски, и по-немецки и в одинаковой мере ненавидел и тех, и других.