Расколотая душа. Книга 1. Картина смерти - стр. 11

Женя выслушала монолог матери и ничего не сказала. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Лишь глаза вновь предательски увлажнились.

– Ты даже не пробовала написать книгу, – все-таки сказала она. – Прежде чем отказываться от мечты, нужно хотя бы попытаться ее исполнить.

Мать резко изменилась в лице. Ее бледные щеки слегка порозовели.

– Готовься к экзаменам, Евгения. Думай о реальном будущем, не стоит постоянно витать в облаках.

Когда мать вышла из комнаты, Женя развернулась к портрету сестры и начала скрупулезно разглядывать его, понимая, что мать абсолютно права. Та не открыла Америку, сказав, что за десять лет учебы у Жени так и не сформировался собственный стиль. Она вечно кому-то подражала. Сначала любимому Ван Гогу, потом Ренуару, еще кому-то. Открыв для себя русскую живопись, и вовсе ушла во все тяжкие. В итоге она все дальше и дальше отходила от своего истинного Я.

Мать права: творец должен найти свой голос. Иначе всякое творчество бессмысленно и безрезультатно. Женя знала об этом. Как знала и то, что не может понять, как именно хочет рисовать. Поэтому надеялась, что с обретением собственного голоса ей поможет Академия художеств. Сейчас Женя рисовала портрет, чтобы отправить его сестре. Еще в детстве Кира обещала, что поможет с поступлением – представит Женину работу экзаменационной комиссии.[4]

«Ты пришлешь картину, я ее покажу, она всем понравится, и ты приедешь с портфолио сдавать экзамены. Все просто».

Втайне от мамы Женя исполняла именно этот план. Она верила, что Кира не откажет ей в помощи. Пусть сестры почти не общались, но стоило младшей спросить, в силе ли детское обещание, старшая ответила: «В силе».

И вот сейчас, глядя на картину, Женя впервые почувствовала счастье.

– Я снова увижу Киру, – улыбнулась она. – Мы будем вместе рисовать, встречаться в залах Академии. Я буду покупать для нас обеих новые краски и холсты. Как в старые добрые времена.

Женя с надеждой в сердце прикрыла глаза.

В этот момент она вспомнила, как шесть лет назад прощалась с сестрой. То было самое странное лето для Жени. Сестра уехала в Питер поступать и перестала выходить на связь. Почти не звонила, только писала: «Все хорошо, сдаю экзамены. Не отвлекайте». Тогда Женя впервые почувствовала себя брошенной и одинокой. А вскоре стало известно, что Кира поступила.

«Ну вот и все. Я осталась одна!»

Когда Кира вернулась за вещами, счастливой она не выглядела. Скорее наоборот – лицо осунулось, она сильно похудела. Женя подумала, что сестра тоже страдает из-за предстоящей разлуки.

Прощальный ужин, который мать устроила для Киры, напоминал последние минуты перед казнью. А когда на следующий день сестра уехала, Женя угодила в капкан из меланхоличных мыслей. Ей казалось, что кто-то перекрыл кислород. Пусть Кира была безэмоциональной ледяной королевой одинокого царства, Женя все равно видела в ней самого дорогого человека. Сначала Кира забирала ее из садика, потом, когда Женя стала первоклассницей, пару месяцев встречала из школы. Она не обнимала, не спрашивала, как прошел день, но была рядом. А быть рядом – это не так уж и мало.

В то лето, когда Женя осталась одна, от тоски ее спасало единственное лекарство – живопись. Но и оно при передозировке могло отравить.

Вынырнув из воспоминаний, Женя открыла глаза и еще раз посмотрела на портрет сестры. Затем отошла от мольберта и, подойдя к письменному столу, взяла смартфон: двадцать пятое июня. До первого экзамена в Академию оставалась ровно неделя.