Пятьсот дней на Фрайкопе - стр. 7
– Да и к дьяволу пошли эти туфли! Другие одену!
Сколько бы Рин ни поправляла Оллибол, она все равно говорила «одену» вместо «надену», и Рин сдалась, так же, как и приняла странное словечко «друллега» – Оллибол с детской непосредственностью слепила вместе «друга» и «коллегу».
– Или хрен с ним, сама схожу завтра! – гаркнула Оллибол, когда Рин засобиралась исправить свою оплошность. – А сейчас у нас проблема…
Не успела она договорить, как звон бьющейся посуды все за себя сказал.
– Джироламо, – было произнесено хором, и Рин отчетливо увидела в глазах Оллибол ту же боль.
– Успокоительное ещё есть…
– Я взяла ему мятные конфеты! – спохватилась Рин.
Оллибол знала, что все приятности для больных Рин покупала на свои сбережения, потому что социальная выплата не предполагала таких трат, а Оллибол частенько покупала что-нибудь для Рин. Рин чувствовала необходимость порадовать пациентов, а Оллибол несла ответственность не только за больных, но и за Рин, по крайней мере, так ей казалось во все дни, кроме суббот.
Но загульные субботы в прошлом – Рин с Оллибол остались вдвоем в доме милости (бывшая директор дома уже полгода проживала на другом фрагменте, нового директора Палата логиндов так и не выделила, а Лью уехал на родину), и справиться с тринадцатью больными было не так-то просто. Куда проще, если бы их было двадцать шесть, но без Джироламо.
Оллибол когда-то сказала Рин: «Ты только проследи за ним, а я за всеми остальными». И Рин лишь однажды согласилась – этого оказалось достаточно, чтобы превратить единичный случай в традицию.
– Ты понимаешь, что на мне было двенадцать человек! И всех нужно подготовить к прогулке, проверить, одеты ли они, приняли ли лекарство! А он сидел такой тихий… И он улыбнулся мне этими своими… ямочками…
«Такой тихий» – значит «что-то задумал», и уж Оллибол ли этого не знать? Но Рин ее не осуждала: с тех пор как Лью уехал, все стало в разы сложнее…
– Джироламо! – Рин первой забежала на кухню. – У меня для тебя подарок, смотри!
Самое важное – не показывать, что что-то идёт не так. Бьется посуда? Рин этого не видит, рвутся простыни – и этого тоже. Он расплескивает краску по полу, чертит пальцем на стенах – Рин делает вид, что и это в порядке вещей, ведь он не понимает, что приличные люди так себя не ведут.
Джироламо сидел в коляске, скрючившись, словно когда-то ему со всей силы дали под дых, а его позвоночник запомнил форму вопросительного знака и не имеет больше никакого желания восклицать.
Дрожащей рукой он держал тарелку и угрожающе мычал – сейчас она полетит на пол, наделает шуму, распадётся на опасные осколки, добавив работы Рин, но она сделает вид, что это в порядке вещей, пациентов не наказывают, за ними ухаживают. А Джироламо еще и терпят и стараются утихомирить.
– Твои конфеты с предсказаниями… мятные… – Рин с отчаянием смотрела на пациента, держа в руках коробку конфет. – Будешь?
Тарелка в его руке миролюбиво опустилась на колени. Рин подошла к столу, не задев ногой ни одного осколка.
– Я поставлю ее сюда, буду доставать по одной, и ты выберешь.
Этому фокусу она научилась за недели долгих мучений. Сколько истерик пришлось пережить для того, чтобы до неё дошло, как именно нужно давать ему эти конфеты. Зато теперь Рин ощущала себя, по меньшей мере, высококвалифицированным врачом по работе с выжженными магами.