Пятое время года. Избранное - стр. 15

– Помогает?

– Как ни странно, очень.

– В подарках, видимо, собраны все обиды.

– Подарками они гасятся.

– Ты на что намекаешь?

– Давно их не было. Женщина без подарков вянет.

– Я знаю, что шопинг – лучшее средство от депрессий, но у тебя же всё нормально вроде.

– Для профилактики.

– Хорошо, я выберу день. Так ты надолго?

– Как пойдёт.

– Нет ничего печальней одиноких женщин.

– Думаешь, мужчины легче переживают одиночество?

– У них хватает ума понять, что если ты одинок, то ты не один – таких много.

– Что бы ты понимал в женском одиночестве. У женщин всё иначе: когда им некому высказаться, плач их прячется внутри, скулит, как щенок. Видно, что он потерялся, тёплый, преданный, напуган, тыкаясь в углы, он ищет ласки.

– Все ищут ласки, не только одинокие. Купи ей шоколадку. Это помогает.

– Шоколад у неё есть, она завела его сразу, после мужа, собачки и ребёнка. Только сладкого в её жизни от этого не прибавилось.

– Ох уж эти женщины! Вместо того чтобы быть сладкими самим, они почему-то ищут эту сладость на стороне. Они сами себя ни черта не знают и не понимают. Вот что ты про себя и про них знаешь?

– Знаю, что они любят.

– Кого любят?

– Да не кого, а что.

– Вот именно что все эти чувства к предметам любви в один прекрасный момент становятся беспредметными. Они не могут понять, что их счастье не может зависеть от других.

– Значит, мы не можем понять своего счастья?

– Да, выходит, не можете. Если вам кажется, что счастье может зависеть от других, то вам показалось, это не счастье.

– Не счастье или несчастье? Я имею в виду слитно или раздельно? – проснулся в ней филологический инстинкт.

– Да какая разница! Кому-то надо раздельно, чтобы быть счастливым, кому-то вместе – чтобы несчастным.

– Какая жестокая у тебя формула любви.

– Дикая.

– Надеюсь, ты до вечера не одичаешь. Я пошла, – выскочило из кровати её стройное тело и скрылось за дверью.

Я смотрю на котлету. Она лежит голая, загорает под солнцем кухни:

– Это говядина? – спросил я Фортуну, пережёвывая второй кусок мяса.

– Да, ты хотел свинину? – переживала по-своему Фортуна.

– Нет, я просто представил, как корова заходит ко мне в голову, в темноту, в рот, как в незнакомый сарай. Она боится этих оральных лабиринтов, идёт на ощупь, а кругом только мясорубки челюстей, готовые в любой момент оттяпать её плоть. В страхе одна её нога проваливается между зубов, корова тянет её изо всех сил и отрывает, уже без неё дальше движется медленно по пищеводу, как по пещере, ищет выход. Того гляди замычит.

– Может, тебе действительно надо стихи писать или сказки? Я смотрю, ты сегодня совсем без аппетита? Завари тогда кофе. У тебя хорошо получается.

Я любил варить кофе, его терпкий и ароматный запах успокаивает и настраивает мысли, как камертон. Кофе создаёт вокруг тебя маленький уютный Париж, по которому ты можешь бродить с сигаретой, с девушкой, с женой и, глядя в небо, штопать душевные раны Эйфелевой иголкой.

Холодная вода, кофе, немного корицы, половина чайной ложки сахара, щепотка соли. Краем глаза я замечаю, как пенка весело устремляется вверх. Главное – не упустить момент.

– Хочется завернуться в этот аромат, – убрала со стола тарелки Фортуна. Я разлил кофе в чашки.

– Может, ты тоже сядешь? – взяла в руки фарфор жена.

– Сейчас, только закурю!

– Это её прибьёт окончательно.