Пятая попытка для обреченной вдовы - стр. 29
– Мне очень жаль господина Фоксгейта, вот уже много лет он – один из самых надёжных наших клиентов.
– Так пойдите навстречу нашему прошению.
– Господин Леруа, вы и сами понимаете, что пока господин Фоксгейт жив, ни ваше завещание, ни ваше прошение для меня не имеют значения.
– Я его дочь! – с трудом сохраняла я спокойное выражение лица.
– Понимаю. У самого три девицы на шее. И поверьте, если бы от них зависел мой банк, то я предпочёл бы сразу объявить себя банкротом. Не женское это дело. Господин Леруа мог внушить вам ложные надежды, но, поверьте, они ошибочны.
– Мы просим только доступ к счетам фабрики, – парировала я.
– Это то же самое, что залезть к нему в карман!
– Позвольте! – возмутился Леруа, – это не мои ложные надежды. Это надежды господина Фоксгейта. Он верит в возможности своей дочери. Именно поэтому оставил бы ей фабрику вместе с этим письмом, – протянул он ему очередной пакет документов. Тут я отдавала должное моему юристу, он подготовил толстый талмуд документов, и на каждое слово у него была бумажка. Но сейчас меня очень интересовало письмо, что он передал банкиру. Я не знала, что и завещание будет использоваться как доказательство моей благонадёжности и воли отца.
– Трогательно, но слишком рискованно. Так дела не делают, и вы сами понимаете: он может провести в таком состоянии долгое время, а что или кто в таком случае выступит гарантом?
– Недвижимость. У нас есть поместье и особняк в столице. Войдите в моё положение. Мне нужны деньги именно сейчас! Иначе фабрику не спасти!
– Ничего из названного вам пока не принадлежат. А завещание вполне может оспорить внезапно появившийся наследник мужского пола. Вы прекрасно понимаете это, Леруа.
– Тогда может Вы выдадите мне ссуду? – попыталась я вновь взять себя в руки. Не важно какие будут проценты, главное, чтобы дал!
– Вы женщина! – с ужасом взглянул он на меня, словно я была не красавицей, а лягушкой.
– Я уже совершеннолетняя...
– Об этом не может быть и речи! Я никогда не давал женщинам ссуды и не буду! Приходите, как что-нибудь станет более определённым, – улыбнулся он противной змеиной улыбкой, в то время как глаза были бесчувственно холодны.
– «Определённым»? – переспросила я, возмущённо поднимаясь. – Вы имеете в виду – после того, как умрёт мой отец?! – кипела негодованием.
– Не совсем, – поморщился он, взглянув на юриста, – вы не так поняли! Говорю же, не женское это…
– Господин Леруа, а как вы это поняли? – спросила я, не спуская глаз с банкира.
– Боюсь, что так же.
– Ну, господа… – протянул банкир примирительно.
– Я буду жаловаться королю.
– Наш банк независим! – гордо вскинул голову Беранже.
– Очень даже – от общественного мнения. Как вы думаете, многие будут верны вам, когда узнают, что вы не готовы поддержать в сложной ситуации?
– Пожалуйста. Говорите, что хотите! Но я верен господину Фоксгейту, а вы пока – никто! И все ваши пафосные слова – всего лишь пыль! Ищите деньги в другом месте!
– И обязательно найду! И отец выздоровеет! И тогда он больше не будет вашим лучшим вкладчиком!
– Глупости…
– Это мы ещё посмотрим! – взъярилась я. И хоть понимала, что юридически он всё-таки прав, но по-человечески…
Решительно развернувшись, я не стала терять времени на прощание и выскочила прочь. Тело требовало движения, а глаза застила злость.