Пути Миритов. Недобрые всходы - стр. 30
И сладкое было принесено – орехи, изюм, чернослив, разнообразные пирожные и, наконец, огромное блюдо, на котором была воздвигнута высокая крепость. Проворные слуги начали разбирать ее на части, разнося по столам башни и мосты, стены и насыпи вместе с крохотными серебряными ложечками.
Если бы не эта ужасная кража, Ли, наверное, долго любовался бы доставшейся ему башенкой, не решаясь испортить такую красоту. Но теперь восхищаться искусством поваров не было сил, заговорить казалось страшно, а молчать еще страшнее. Поэтому Ли молча ел свою башенку – она оказалась целиком сделана из сахара – и никак не мог отвязаться от единственной страшной мысли:
«Что же теперь будет? Что будет?!»
Глава 3. Аминан Анвар
Утреннее пробуждение показалось Аминану Анвару вязким и горьким и чем-то напоминало забродивший травяной отвар, остатки которого нерадивый слуга забыл в стакане на столе.
Но, как бы ни было приятно, пришлось вставать, равнодушно наблюдать, как проворный молодой Хасан отодвигает тяжелые занавески, и решать, как вести себя дальше. В сонные глаза ударил ярко-золотой луч солнца. Странно, осенью здешнее солнце так не светит…
Аминан чуть слышно вздохнул, пытаясь разогнать туман сонливости. Он мог бы приказать Хасану задвинуть занавеску обратно, но не имеет право проявлять слабость даже при слугах. Ночью ему снился покойный Антуан, он был печален, говорил мрачно и сурово, но утро выветрило остатки последних воспоминаний об услышанном. Тем не менее, Анвар теперь просто не может отступить назад и сдаться, что бы ни случилось.
Если мертвым дано знать о том, что происходит в мире живых, события вчерашнего вечера, вероятно, сильно огорчили и взволновали Антуана. Он всегда не то чтобы верил в приметы, но очень почитал королевские регалии и реликвии, в особенности кинжал Моранси, который считал чуть ли не причиной и основой процветания Фиалама. Может быть, поэтому он и явился во сне к старому другу – надеялся, что он поможет, найдет способ вернуть украденное и уберечь страну от потрясений, о неизбежности которых в конце кватриона в один голос твердят и неграмотные суеверы, и высокоученые историки.
Что ж, Аминан сделает все, что возможно, по крайней мере, если начальник королевской охраны решится задавать герцогу не очень удобные вопросы, ответит на все честно и ясно, стараясь припомнить нужные детали. Впрочем, герцог слабо верил, что из расследования будет прок. Вор, если он достаточно умен, наверное, давно скрылся, и следы его остыли.
Не смей, приказал себе Аминан. Думать так – все равно, что сдаться сразу, старый друг не для этого расстался с блаженством Живого леса и явился к тебе.
– Хасан, подай воды для умывания и бритья, – приказал герцог, садясь на постели. – И приготовь одежду.
– Парадное платье, ваша светлость? – уточнил Хасан.
– Разумеется, и поскорее.
Ожидать долго не пришлось: Хасан поспешил принести требуемое. Несмотря на молодость, он отлично схватывал всё на лету и блестяще исполнял приказы. Когда дверь закрылась за слугой с тихим хлопком, Аминан неторопливо оделся и побрился. Солнце уже не терзало глаза, хотя он и не смотрел в сторону окна. Эта неприязнь к золотому свету появилось после того, как Аминан узнал имена предателей, но на пятнадцать лет оно стихло, а теперь вернулось заново.