Пусть танцуют белые медведи - стр. 12
– Да входи же!
Папа провел ее в гостиную.
– А вот и я с подарками! – возвестила Дагмар своим тысячелетним голосом.
Под перезвон рождественских ангелов, стоявших на придиванном столике, она приступила к раздаче подарков.
Сессан досталась резиновая косточка, а дедушке – сигара. Маме – моя губная помада, которой она сразу же накрасила губы. Я получил магнитофон, такой маленький, что умещался в кармане, и свитер, такой большой, что налез бы и на слона: бабушка специально связала его на вырост. Папе я купил новую губную гармошку. Она блестела, словно серебрёная, и стоила так дорого, что на нее ушли почти все деньги, которые я заработал за раздачу рекламных проспектов. А еще он получил пару кальсон, на которых я сзади фломастером написал: «Покой». Бабушка, как увидела эту надпись, так и зашлась от смеха, у нее даже слезы полились из глаз. Они капали прямо в форму для выпечки, которую подарила ей мама.
Отец сидел и вертел в руках гармошку, глаза его сияли от радости.
– Только полюбуйтесь! – повторял он. – Видали ли вы когда-нибудь такую гармошку?
Папа осторожно поднес ее к губам и попробовал разок дунуть. На голове у него красовалась белая меховая шапка – подарок от мамы. Он был похож на настоящего белого медведя, а гармошка играла как раз так, как и положено в песне Элвиса «Aloha-Oe».
Больше папа не мог терпеть, хоть поначалу и задумал приберечь Сюрприз под самый конец, когда все подарки уже будут розданы. Он поднялся с места.
– Послушай-ка, рождественский гном, а как насчет пакета, который ты спрятал в соседней комнате. Ты про него не забыл?
– В чем дело? – заволновалась мама. – Какой еще пакет?
– Этот парень в колпаке припрятал один подарок, – объяснил с улыбкой отец. – Но, к счастью, я вовремя его нашел.
Он потянул Дагмар по направлению к спальне.
– Да это все мелочи! – крикнула им мама.
– Конечно – «мелочи»! – отвечал папа и продолжал двигаться к моей комнате.
Он распахнул дверь, и все увидели стоявшую там коробку. Мама снова села на место. А я было подумал, что она вот-вот бросится за ними вдогонку.
– Так ты об этом? – спросила она еле слышно.
– Ясное дело! – подтвердил отец. – Это тебе от самого большого в мире жадины.
Он сам донес коробку и поставил к маминым ногам. Мама совсем опешила. Дрожащими руками она разорвала упаковку.
Внутри был телевизор – блестящий и огромный. Двадцатишестидюймовый, известнейшей марки «Люксор». Модель года!
– Чокнутые! – прошептала мама. – Он, поди, уйму денег стоит.
– И с дистанционным управлением, – сказал отец. – Представь, ты теперь можешь полеживать на диване и трескать свои огурцы, пока ждешь…
Но он не успел договорить. Мама закрыла ему рот рукой. И заодно чмокнула его в лоб. Там остался яркий красный след от помады – как раз у края шапки.
– Сумасшедший, – вздохнула мама и как-то погрустнела: так бывает, когда по-настоящему чему-то рад.
«Now and then, – пробормотал папа, – now and then there’s a fool such as I»[8].
Вот здесь бы всему и закончиться!
Словно стоп-кадр, когда фильм вдруг останавливается и все застывает на месте. Пусть бы отец так и стоял с красным поцелуем на лбу и навечно сохранил это радостное выражение. А мама бы так и замерла на цыпочках подле него в своем красном платье, все еще вытянув губы для поцелуя и положив руки ему на плечи. И через дым дедушкиной сигары можно было бы разглядеть елку, новенький телик и мою улыбающуюся рожу.