Проверка моей невиновности - стр. 21
– Нет, конечно! Зачем?
– Затем, что это исторический документ.
Мать взглянула на Кристофера, в глазах – скептический смех.
– В каком смысле?
– Мы, пока учились, стали свидетелями кое-чего. Мы стали свидетелями некоего начала.
– Правда?
– С Эмериком – да. И с Роджером Вэгстаффом. На путь свой он встал у нас на глазах.
– Ой, Крис, мне кажется, ты преувеличиваешь его важность. И всегда преувеличивал.
– Он опасен, поверь мне. Конференция это подтвердит раз и навсегда.
В голосе у него слышались нервозность и беспокойство, удивившие и Джоанну, и ее подслушивавшую дочь.
– В каком смысле?
Вид у Кристофера сделался смущенный, и ему пришлось признать:
– Не знаю. Просто чувствую, что… Ну, если честно, я чувствую, что со мной в ближайшие дни может произойти что угодно.
После особенно выразительного вздоха досады и обожания, исторгнутого матерью, Прим сочла, что самое время заявить о своем присутствии. Кристофер и Джоанна виновато оглянулись. Словно она вторглась в беседу между влюбленными.
– Ужин готов, – сказала она после подобающей паузы.
Мать убрала рукопись в ящик стола и заперла его.
В этом последнем ужине с Кристофером и его приемной дочерью для Прим было нечто особенное – некое чувство знаменательности.
Блог Кристофера она в последние пару дней читала гораздо пристальнее, и он казался ей захватывающим. Ей представлялось, что она теперь понимает немного больше о проекте, которому он так давно посвятил себя, – отслеживанию эволюции консервативной политики за последние сорок лет, со дней Тэтчер в Великобритании и Рейгана в Соединенных Штатах. Прежде этому предмету Прим не посвящала ни единой мысли, но теперь начала понимать, почему Кристофера так напрягло назначение Лиз Трасс на пост премьер-министра, она стала видеть, до чего важным подготовительным этапом на политическом пути стремительного падения Британии это может ему казаться.
Она действительно все еще не прониклась к нему как к человеку. Кристофер по-прежнему казался ей многословным, слишком самоуверенным, по временам снисходительным. Однако помимо заключения, что он оказался интереснее, чем она поначалу воображала, Прим решила: в общем и целом ей нравится, что в доме опять появились гости, – после двух месяцев в уединении с родителями; мало того, она почувствовала, что этот ужин неким образом означает конец одной эпохи в ее жизни и начало другой. Отчасти это было оттого, что она постановила начать свои писательские попытки назавтра же, после утренней смены в Хитроу. Но связано это было и с другими, менее уловимыми нюансами, от которых возникло в ней неопределимое ощущение полноты и возможностей, – то, как падал на них свет лампы над ними, создавая едва ли не призрачную атмосферу, некое нездешнее свечение, очевидное удовольствие, какое доставляло матери вновь видеть Кристофера, ощущение возобновленной старой дружбы и, быть может, сильнее всего прочего присутствие Рашиды, казалось наполнявшей всю кухню энергией и покойной, беспечной красотой.
Она сегодня, безусловно, впечатляла. Разговор неизбежно и не раз сворачивал на нового премьер-министра. Если не для чего другого, так хотя бы для того, чтоб посмотреть на реакцию Прим и Рашиды, Кристофер настоял на том, чтобы процитировать (по памяти) твит, который Лиз Трасс опубликовала четыре года назад и где воспевала юное поколение как “убер-ующих, эйр-би-эн-би-шных, деливеру-шных