Призраки Пушкина. Национальный поэт на rendezvous - стр. 42
Другой, на этот раз мифологический, источник этого эпизода в «Гавриилиаде» предложил в середине 1920‑х годов филолог-классик Соломон Лурье. По мнению исследователя, единоборство дьявола с Гавриилом в пушкинской поэме является несомненным плодом «порнографической фантазии Пушкина, особенно же некрасивый способ победы: первоначально успех на стороне дьявола, он корректно бьет архангела в лицо (в зубы, тянет за волосы и так далее); в ответ на это Гавриил (ст. 421) „впился ему в то место роковое“, и этот прием решил исход битвы»214. Между тем, полагает Лурье, Пушкин не выдумал этот сюжет, но заимствовал его из апокрифического «Египетского евангелия», инкорпорировавшего целые пласты египетской мифологии:
<…> ход битвы между прототипом дьявола – Сетом – и прототипом Гавриила и Христа – Гором – был точь-в-точь такой же, как у Пушкина: сперва Сет ударил Гора в лицо и выбил ему глаз, но Гор изловчился и оторвал Сету его половой орган, благодаря чему и одержал победу. Плутарх <…> видел даже статую, изображавшую Гора с победным трофеем – членом Сета – в руке. Таким образом, и этот эпизод, по-видимому, заключался в одной из поздних версий «Египетского евангелия»215.
Как мы видим, и Лурье под орудием «некрасивого способа победы» несомненно понимает руку (кисть) Гавриила (заметим, что в пушкинской поэме архангел оказывается гуманнее гётевского Лиса и египетского Гора и отпускает сдавшегося соперника восвояси). В то же время можно вспомнить, что членовредительский мотив представлен и в апокрифических легендах о единоборстве сатаны и архангела. Так, в одном из армянских преданий на этот сюжет (ср. в «Гавриилиаде»: «Но говорит армянское преданье…») рассказывается о том, что Гавриил, забрав корону у Сатаны, скрылся на небе, но Сатана догнал его и укусил в ступню: «Гавриил обратился к богу за помощью, и сатана тотчас упал с откушенным куском ступни во рту. Поэтому, говорят, у человека ступни с выемкой» (сходный мотив есть и в южнославянском фольклоре)216.
Наконец, мотив укуса мужского полового органа присутствует в русской похабной поэзии (правда, насколько нам известно, уже более позднего времени), например в «Утехах императрицы» псевдо-Баркова, где используется тот же, что и в «Гавриилиаде», глагол:
В массовой культуре пушкинская шутка о впившемся в «место роковое» архангеле упоминается в самых разных контекстах, но без какой-либо «физической» конкретизации218.
Какое же из этих значений – рука или зубы – было актуализировано Пушкиным в поэме? Думаю, что с большой долей уверенности можно заключить, что поэт в этом эпизоде имел в виду все-таки руку проворного Гавриила (в отдельных списках поэмы на месте канонизированного Томашевским «впился» встречаются «вонзился вдруг» и «вцепился вдруг»)219.
Между тем получившаяся в результате прочтения слова «впился» смысловая размытость или потенциальная двусмысленность и без того уже неприличного действия как бы приглашала читателя эротической поэмы дорисовать – вполне в духе Пушкина – эту сцену в меру своей «испорченной» фантазии220. Так, по крайней мере, с легкой руки первого переводчика «Гавриилиады» на английский язык Макса Истмена (возможно, консультировавшегося со своей русской женой Еленой Крыленко, которой, как мы полагаем, он и посвятил свой превосходный перевод), поступили