Призраки Москвы. Тени Петербурга - стр. 23

– А дивьи люди – это кто?

– Да, я понимаю, каждый мой ответ только добавляет вопросов, – Фёдор усмехнулся. – Про них, правда, в газетах не напишут. От древних времен мало информации дошло, да и на нашей земле много старых грамот сожгли. Дивьи люди – это общее название. Они разные – это и Древние, и эльфы, и оркнеасы, и прочие. Они так-то людей избегают, наученные горьким опытом, и потому в то же Затишье без их дозволения не пройти.

– Ты там был?

– Доводилось, – уклончиво ответил Фёдор.

– А в самой Москве, где туда проходы?

– Есть одно место в арбатских переулках, да еще в Замоскворечье, но тот проход зыбкий и редко открывается.

Анна на минуту задумалась:

– На Арбате, говоришь?.. В газетах пишут, что там недавно человек пропал.

Фёдор фыркнул:

– Как будто бы это единственное место в Москве, где люди пропасть могут! Рядом с Хитровкой никаких проходов в Затишье нет, а ночью там легко потеряться одинокому пешеходу.

– А ты можешь со мной туда съездить? Мне все равно задание от редакции пришло.

– Можно, почему бы и нет, но с одним условием: про Затишье ты писать не будешь.

Анна кивнула. Они оба на секунду замолчали – и в это мгновение в дверь осторожно постучали.

– Войдите, – отозвался Фёдор.

В комнату заглянула Маша – аккуратная, как всегда, с карандашом, воткнутым в узел на затылке.

– Простите, что отвлекаю, – сказала она. – Евдокия Петровна просит вас с Анной зайти к ней. Михаил Борисович пришел, и она хочет поговорить с вами вместе.

Фёдор кивнул:

– Спасибо, Маша. Сейчас придем. – Он обернулся к Анне: – Пойдем. Судя по тому, что бабушка собирает всех, разговор будет интересный.

* * *

Комната выглядела уютной: овальный стол, несколько стульев, в углу на тумбочке стоял пузатый самовар, в центре стола – деревянная чаша с печеньем. За окном по-прежнему было пасмурно, но внутри – тепло и тихо. Евдокия налила себе и гостям чаю – не спеша, с хозяйской неторопливостью. Михаил сидел, опершись локтями на стол, Анна устроилась с блокнотом напротив, Фёдор – рядом, немного откинувшись на спинку стула.

– Что было после того, как мы с Анной ушли? – спросил он.

Евдокия посмотрела на него, затем на Анну, которая уже раскрыла блокнот и приготовилась записывать.

– Скандал был. Крики, взаимные обвинения. Михаил Борисович все пытался в ход кулаки пустить.

Цыган потупился:

– Я совсем от гнева голову потерял. Думал, просто заберу дочку, но когда его увидел… Тут у меня пелена и упала, – он посмотрел на свои кулаки. – Эх, надо было все-таки будку ему поправить. Ну посидел бы недельку в околотке, не впервой. Зато душу бы отвел.

Евдокия неодобрительно покачала головой и перевела взгляд на Фёдора:

– В общем, если приводить к сухому остатку, то у нас два обвинения. Михаил обвиняет Семенова в похищении дочери, а купец наш быстро сориентировался и сочиняет сказку о том, что Маришка сбежала из отчего дома и сама к нему пришла, а потом, пользуясь его душевным расположением, обманула и, украв ожерелье, попыталась бежать.

– Какое ожерелье? – спросила Анна, подняв голову от своего блокнота.

– Жемчужное, что ей купец подарил. На шее у нее было.

– Это плохо. Для полиции это улика, – покачала головой Анна.

– Да, но Максим Николаевич – хороший следователь. Он же перед тем, как в участок всех отвести, поговорил с домочадцами нашего купца. А самого его заставил на улице обождать. И, судя по всему, их слова несколько отличаются от того, что сам Семенов утверждает.