Приятный кошмар - стр. 46

Эти четыре слова становятся моей мантрой, и повторение их снова и снова становится моим спасением. Мое дыхание выравнивается, мои колени перестают дрожать, мое сердце вспоминает, как биться нормально.

Я делаю глубокий вдох и медленный выдох. И снова говорю себе, что в этом нет ничего особенного. И мне почти удается в это поверить… пока Джуд не отпускает мою руку и, положив ладонь мне на плечо, не поворачивает меня спиной к себе. Моя рубашка поло выглядит как швейцарский сыр, так что я понимаю, что он видит многочисленные следы от укусов, усеивающие мою кожу. Его пальцы касаются раны на моей пояснице, и он говорит:

– Думаю, для обработки этого укуса тебе придется снять рубашку.

Из всех вещей, которые, как мне представлялось, Джуд мог сказать мне, это, честно говоря, никогда не приходило мне в голову. Во всяком случае, после девятого класса, когда я позволяла себе мечтать…

Я резко обрываю эту мысль и вместо этого сосредоточиваюсь на том, что происходит здесь и сейчас. И, главное, на том факте, что Джуд предложил мне раздеться посреди кабинета моей тети. Ну уж нет, я не желаю становиться еще более беззащитной, чем теперь.

– Что ты сказал? – вопрошаю я, повернувшись к нему и устремив на него изумленный взгляд.

Наверное, впервые за всю жизнь, прожитую Джудом Эбернети-Ли, на его высоких, покрытых щетиной скулах появляется едва заметный смущенный румянец.

– Или, быть может, ты просто задерешь ее? На твоей пояснице есть рана, и нельзя допустить, чтобы в нее попала инфекция.

– Что-что? – Почему-то, когда он формулирует свое предложение так, оно звучит еще хуже.

Бледно-розовый румянец на его скулах темнеет, он выглядит все более и более смущенным, пока я продолжаю смотреть на него, в его обычно непроницаемых глазах отражается паника, и он устремляет их взгляд на все что угодно, но только не на меня. Но на этот раз я не сдамся, не стану заполнять это молчание между нами успокоительными словами, чтобы он почувствовал себя более комфортно. Я поступала так все время, когда мы были друзьями, но он сам лишил себя этой привилегии давным-давно.

Так что теперь я просто смотрю на него, пока молчание тянется, тянется, с каждой секундой становясь все более неловким, пока он наконец не вскидывает руки и не говорит:

– Ты хочешь, чтобы я продезинфицировал твою спину или нет?

– Я же говорила тебе, что могу проделать это сама.

Секунду дело выглядит так, словно ему ужасно хочется отдать мне настойку эхинацеи, но в конечном итоге он просто качает головой.

– Пожалуйста, подними заднюю часть своей рубашки, хорошо? Я не собираюсь ни на что смотреть.

То, как он это говорит – как будто, с моей стороны, нелепо даже воображать, что он захочет посмотреть на меня, – заставляет меня чувствовать себя полной дурой. Конечно же, его интерес к снятию с меня рубашки носит чисто медицинский характер. Ведь это Джуд, парень, который три года вел себя со мной так, будто у меня была чума.

– Ладно. – Я берусь за заднюю часть моей рубашки и тяну ее вверх, пока не открываю всю спину. – Только не причиняй мне боль снова, хорошо?

Поскольку внезапно меня охватывает страх, что я имею в виду нечто куда большее, чем простая обработка ран на моей спине, я закрываю глаза и пытаюсь притвориться перед самой собой, что я нахожусь не здесь. И не с ним.