Привет, соседка! - стр. 11
— В зад, — кивает мне брат, усаживаясь за руль. Так лаконично и далеко только он послать может.
Сгребя бутылочки, соски, игрушки и прочие младенческие девайсы в кучку между мной и Пинкодиком, сажусь и выдыхаю. Хребтина ноет каждым позвонком. Всю ночь их на твердой скамейке пересчитывал. Глаза слипаются. И жрать охота.
— Почему мне не позвонили? — наконец меняет тон Борзый, выезжая на дорогу.
— Они у нас мобилы сразу забрали. Сами звонили. Ульяне Филипповне и, походу, Мирону. Только этот эгоист мог сказать, что он единственный ребенок в семье.
— Я бы тоже так ответил, если бы они меня из-за вас, недоумков, посреди ночи разбудили.
— Вишь, Пинкодик, повезло мне с кузенами.
— Да ты и сам не подарок, — отвечает она.
— Короче, — объясняет Борзый, — мне на дачу надо заехать, кое-что забрать. Не против покататься? Чтобы мне круги не мотать.
— Тогда там нас и оставишь. А то я в непривычном старухиному глазу стиле скамеечный наркоконтроль у подъезда не пройду. Да и родственница твоя, — поглядываю на Пинкодика, — совсем не похожа на моих пассий. Не узнают главную блудницу двора — в дом не пустят. Вденешь? — протягиваю ей серьгу на развернутой ладони.
— В глаз? С удовольствием, — растягивает она губы.
— Только нежно, — улыбаюсь, сказав это с придыханием.
— Поверь, тебе понравится, — отвечает она в тон, скидывает рюкзак с колен и берется за дело.
Так как сидит она справа от меня, а ухо у меня проколото левое, приходится не только податься вперед над кучей детского барахла, но и повернуть голову. В таком положении в нос заползает теплый запах сосредоточившейся на сережке Пинкодика. Удивительно, но от нее совсем не несет грязью или изолятором. По-прежнему пахнет какой-то свежестью, былой невинностью. И это учитывая ее отвратительный характер.
— Вы че там?! — приводит меня в чувство Борзый. — Отодвинулся от нее!
Защелкнув застежку, Пинкодик встречается со мной взглядом, быстро тупит его вниз и отсаживается. Но в этом мимолетном близком зрительном контакте сказано гораздо больше, чем мы осмелились бы сказать друг другу вслух. В нем все: потерянная дружба, обида, боль, щепотка ненависти и кое-что инородное. Чего я больше ни к кому не испытывал.
Весь дальнейший путь мы молча слушаем нравоучения брата, возомнившего, что семилетняя разница в возрасте дает ему право воспитывать меня, как несмышленыша.
— Уяснил? — подытоживает Пинкодик на подъезде к воротам.
— Позвольте вам напомнить, что мы не моего факмена привораживали.
Ловлю на себе взгляд темных глаз в зеркале заднего вида. На лице Борзого жирным шрифтом написано: «Ну ты и дебил!»
Выползаем из душной машины на свежий воздух, и я распрямляю крылья, потянувшись. Помыться бы, пожрать и спать к чертям собачьим.
— Хавчик-то тут есть? — спрашиваю, входя во двор. — Или только помидорки в тепличке?
Борзый, занявшись трансформированием прогулочной детской коляски, кивает на дом:
— Стефа позавчера вроде холодос затарила. — Он отцепляет дачные ключи от основной связки и подает мне. — Не посей только. Это последний дубликат. Остальные три где-то у тебя валяются.
— На тумбочке в прихожей пылятся, — докладывает нам обоим Пинкодик, уже поднимаясь по ступенькам на крыльцо-террасу нашей общей с Борзым двухэтажной дачи.
Он не перестает выпрашивать у меня продать ему свою половину, но как-то жмотно отказываться от просторного участка с огромной доминой, сауной и бассейном. Девчонки от восторга визжат, когда их сюда привожу. Особенно все это пригодилось, как только у меня квартирантка появилась. Таскать в квартиру цыпочек и кувыркаться с ними через стенку от Пинкодика как-то по-свински, что ли.