Принцесса на горошине - стр. 3
Первое, что она заявила лорду хранителю королевского кошелька, пригласившему её в свой кабинет чтобы «утрясти кое-какие моменты, связанные с договорными обязанностями и финансовыми вопросами»: – Договариваться о воспитании принцессы с мелкими фигурами, вроде каких бы то ни было министров, считаю неуместным. Воспитание принцессы слишком важное и ответственное дело. Я готова обсуждать все вопросы, связанные с моей миссией, в том числе и вопрос оплаты, только с их Величеством. Если он решит, что мои требования неприемлемы, я тотчас поворачиваюсь и ухожу.
– Вы считаете свой гонорар недостаточно высоким?.. – Очевидно лорд хранитель королевского кошелька допустил в интонации или во взгляде тень насмешки, за что был буквально приморожен к полу ответным взглядом: – Гонорар, милейший, вполне меня устраивает. А вот гонор некоторых особ и их неуместные реплики в свой адрес я терпеть не намерена. Запомните, это зелье варю я. Я! И я не потерплю чужих ложек в своей кастрюле!
* * *
Весь двор трепетал перед леди Корделлой. Подглядывать как она тут муштрует «бедную сиротку»? Как измывается над «несчастной дитяткой»? – Нет, таких смельчаков во всём дворце не сыскать. Поначалу конечно пытались что-то увидать через тайные глазкИ в стенах, что-то услышать прильнув к замочным скважинам. Но стоило бонне поднести к губам свой знаменитый свисток, любопытствующих словно холодным ветром сдувало. Связываться с этой дамой? Нет уж, себе дороже!
А едва за «всякими, кому здесь делать нечего» захлопывалась дверь, начиналась суровая муштра: – от стен отскакивал разноцветный мяч, чуть не под потолок взлетали качели, шкафы, опутанные верёвками, превращались в корабль. Потом раскрывались книги и оживали сказки. А ещё суровая бонна учила девочку играть в «превращение». Будто маленькая Николетт – самый настоящий котёнок. Серый. Полосатый. А Бонна Корделла – большая пушистая кошка.
Первый оборот случился когда Смеральдина, такая всегда ласковая, такая терпеливая – хоть бант на шею нацепляй, хоть за хвост тяни, до крови оцарапала принцессу. – А не надо лезть к чужим котятам, ишь, нашла себе забаву!
Николетт испугалась – кто бы не испугался на её месте? Потому что «понарошку» это одно, а «на самом деле» – это совсем, совсем другое. Комната вдруг разрослась, стала огромной, запахи нахлынули, наперебой рассказывая о чём-то, шорохи и тени затеяли чехарду. И сама она стала такой малюсенькой, серой, лохматой, беззащитной. А бонна как назло куда-то зачем-то вышла. И всё никак не возвращалась. Хоть бы какая фрейлина заглянула в комнату, хоть бы какая служанка помогла. Николетт расплакалась. Вот только получился вместо плача писк. – Кто его расслышит? Никто. Никто и не услышал. Никто. Кроме кошки. Та насторожила уши, муркнула что-то себе под нос, живо взяла серого куцехвостика за шкирку и втащила в корзинку к другим котятам. Вылизала, подтолкнула лапой под бочок, заурчала колыбельную и малышка успокоилась и уснула.
Когда в детскую вошла бонна и не увидела своей питомицы, она кивнув самой себе, пересчитала котят.
– Ваше Высочество! Николетт, солнышко, проснись. Пора снова становиться девочкой. Ну же, как я тебя учила, потянись и представь, что у тебя на лапках снова пальчики. Смотри, какое я принесла тебе красивое яблоко.