Принцесса на горошине - стр. 2

– Как видите, хотя меня почему-то забыли позвать на этот праздник, я не поленилась и тоже пришла. Не с пустыми руками. Разве можно в такой день обойтись без даров?

Фея подошла к колыбели и наклонилась над малюткой.

– Какое очаровательное создания! Даже я умилилась, хотя терпеть не могу розовые сопли. Но я ведь не умиляться сюда пришла, для этого не стоило трудиться и лететь в такую даль. И ждут от меня не этого. Все ждут подарка третьей феи. Что ж, я не разочарую ожидающих. Вот он, мой щедрый, от всей души вручаемый дар: – Я даю новорожденной свободолюбивый характер. Такой как у меня. И прекрасную способность вечно вляпываться в истории.

Нет-нет, не спешите благодарить – это ещё не всё. Когда девочке исполнится пять лет, её поцарапает кошка, и тотчас же она сама превратится в кошку.

Вы, государь, изволили смеяться надо мной? Я тоже умею смеяться. Я славно посмеюсь, когда ваша дочь, нет, не так, когда голодная драная кошка поскребётся в мои двери и попросит о помощи.

Все остолбенели от ужаса.

Другие феи не могли не вмешаться:

– Кара! Что ты творишь, Кара! Ну обидел тебя король, а почему расплачиваться за него должна ни чём ещё не повинная кроха?

– Милые сёстры, не лезьте не в своё дело. И не машите перед моим носом волшебными палками, – вы ничего не можете изменить, свои пожелание вы уже израсходовали.

– Но нельзя же так, ты же сама потом пожалеешь!

– Если я о чём пожалею, то лишь о том, что не подожгла задницу этого коронованного осла. – Фея Карабос заглянула в колыбель. Кроха тихо посапывала, не подозревая, какие тучи сгущаются над её головой. – Ладно, вы похоже, правы, я погорячилась и была несправедлива. И жаль, что я не могу забрать сказанное. – В голосе волшебницы одновременно звучали и раскаяние и торжество.

Но я ещё могу, скажем так, – внести в заклятие некоторые коррективы:

принцесса не просто превратится в кошку, это будет оборот. Девочка станет метаморфом.

А пока – она обвела зал вынутым из-за пояса веретеном, – вы все забудете о моём приходе и моих словах.

И сказав это, фея Карабос исчезла.

* * *

Когда принцессе исполнилось четыре года внезапно умерла королева. Девочка не могла понять, почему мама не приходит, не обнимает её. Почему мамы нигде нет. Она многого тогда не могла понять, а понимать стала потом. И больно и горько ей стало потом. Что она, пусть очень смутно, но помнила, это тяжёлое, давящее торжество похорон. Помнила как все наперебой лезли жалеть «бедную крошку», «несчастную сиротку». Как няньки вздыхали и плакали над ней, и как она потом кричала и плакала ночами. Как задыхалась от слёз и звала маму, отталкивая чужие руки. Как однажды государь, которому надоели «пляски с погремушками вокруг мокрых пелёнок» велел всем, кто допущен общаться с его дочерью, прекратить сопливый балаган. А потом и вовсе прогнал всех этих безмозглых жалельщиц – фрейлин, кормилиц, нянек и мамок, – квохчут над дитятей, словно курицы, а толку никакого.

Так что разъехались няньки по своим деревням, разбежались фрейлины по дворцовым палатам, а вместо них появилась строгая бонна Корделла.

Откуда взялась эта самая бонна Корделла никто толком не знал. Но рекомендации у неё были самые безупречные. И сама она была безупречна.

Серебряный свисток, на шёлковом шнуре, который она не снимая носила, заставлял трепетать весь двор. Стоило ей поднести свисток к губам, и провинившемуся, будь он хоть кухонным мальчишкой, хоть самим королём, хотелось вытянуться в струнку и отчеканить: – «Так точно! Рад стараться!»