Преступная гардеробщица - стр. 22

тишины!», – чуть не вскрикнула Надежда, желая, чтобы от этого крика очнулась и пришла в себя заледеневшая фигурка. Нет, не очнётся. Надеждина рука, вместе с тем, что в ней было, вдруг взметнулась вверх, а потом с размаху бросила этот дурацкий железный чайник на каменный пол гардероба. Чуть не оглохла от грохота. Пригнулась, как от взрыва снаряда, зажав уши.

— Ты чего? – еле слышно спросила Анна.

— Извини… Вырвалось. То есть… выскользнуло.

Нет, не очнётся. В голосе её наставницы не было ни раздражения, ни потрясения. Прозрачные голубые глаза излучали обычное ровное сияние.

Как же не наблюдательны мы в массе своей. Город наш, оказывается, и впрямь портовый и стоит на берегу моря. А иначе откуда же такое… Детям, собравшимся в тот день в театр, вернули билеты, подумаешь, кто-то поплакал – дети ведь. А мельпоменский корабль был отдан на откуп вполне взрослым дядям и тётям из… таможни. Нет, не из заезжей какой-нибудь, гастролирующей, таможни, а из самой что ни на есть местной, преспокойно народившейся в типичном сердцевинном пункте, от которого до ближайшей хоть сухопутной, хоть морской границы тысяча вёрст, не меньше. Это когда-то там: таможня, значит, граница неподалеку. Теперь таможня – оказывается, повсюду, и народу в ней трудится не меньше, чем в былые времена в разных НИИ. Если только одна из них целиком откупила огромный театр – «чисто» погулять.

И таможенники в синих одинаковых мундирах – абсолютная реальность. Причём их синий – с приторно-слащавым оттенком в сторону детсадовски-голубенького. Видеть сотни взрослых дядек в такого цвета мундирах было испытанием. С оглушительным гомоном и режущим нюх престижным запахом они в тот вечер так жадно засинили все фойе, заслонив даже сады – оба сада, что казалось, будто те взяли и засохли на корню от внезапной печали. Чувствовалось, еще немного, и от необычной нагрузки: пассажиры-то роста недетского, да еще в мундирах – корабль того и гляди… даст крен и зачерпнёт бортом. Банкет – что шторм. От пьяной гульбы качка становилась угрожающей.

Так вот для кого драили палубу сцены! Да еще, вместо халатов, служителям гардероба выдали новенькие костюмчики, достойные банковских работников: строгие жакеты с прямыми юбками благородного мышиного цвета. Аня стала так просто сногсшибательна – в её родной нордической гамме. Надя, правда, слегка утонула в своём пиджаке, но даже с подогнутыми рукавами он смотрелся – приличным.

Необычные, взрослые гвалт и суматоха, подействовали на Надежду хуже некуда – в знак протеста она образцово отключилась от происходящего, сидя перед своим прилавком, нацепив очки. Очки были такими чудесными, что сквозь них она не видела ничего, в том числе и нетрезвый синий мундир, застрявший напротив неё по другую сторону барьера. Не видела нацеленную на неё видеокамеру. Не слышала присуждения себе звания чемпиона среди гардеробщиц: «Лучшая по улыбке», и не видела преподнесённую изрядно помятую, будто отнятую у кого-то силой, розочку.

— Да что цветок! Вот… Берите! Мне не жалко!

Мундир попытался сунуть в Надины сонные руки видеокамеру. Но та, не зацепившись, соскользнула и с грохотом рухнула на пол. Надя проснулась, с ужасом уставившись на непонятно откуда взявшуюся вещь.

— Да не переживайте! У нас этих камер… Пойдёмте к нам, потанцуем, чего вы тут? Тут у вас как на полюсе – дует…