Преступная гардеробщица - стр. 20
Светлана, впрочем, поясняла, что, если честно, не так театр, как детско-юношеская хореографическая студия при нём. Да, есть такая студия, многие знали – из газет или теленовостей. Знали про её успехи где-нибудь за пределами города, а чаще страны – кажется, в Таиланде или в Турции. На родной город, видно, не хватало времени.
Судя по одёжке – гастроли действительно проходили успешно. Своим довольно претенциозным гардеробом, которому позавидует любой директор вещевого рынка, главный администратор была обязана родной дочке. Если бы не Аня, Надежда и не знала бы, какая у их начальницы необыкновенная дочь – и красивая, и талантливая. Лет в тринадцать стала солисткой молодёжного танцевального ансамбля, того самого, при театре – местная звезда.
Один раз Наде даже посчастливилось узреть эту звезду «чисто случайно»: занося в кабинет администратора проштампованные билеты, застала в начальничьем кресле такой же ухоженный, как мать, экземпляр, только моложе раза в два. Сама мать, правда, явно была не в себе, и что самое невероятное – не в голосе даже. Не она, а с ней разговаривали покровительственным тоном. А она лишь робко-влюблённо смотрела на тонкую стильную девушку, сидящую подле её стола, без малейшего нажима подавая реплики, начинающиеся со слов «Ирочка, ласточка!»
В ней и правда, было что-то от ласточки: тёмная головка с гладко зачёсанными волосами, тонкие длинные руки, талия… Тонкие нервные пальцы вертели что-то блестящее – большущий степлер. Вдруг после очередной неразборчивой реплики, «ласточка» взвилась в воздух, отшвырнув тяжелую железяку так, что та, проехав по гладкому столу, угодила в дверцу шкафа, чудом не разбив её. «С тобой вообще бес-по-лез-но… Всё! Больше сюда ни ногой!», — выпалив это, дочка, обставила Надежду на линии отхода и успела выскочить из кабинета первой.
«При посторонних. Не взирая…»
…Как на войне, сказала Мартышка, где ни дня, ни ночи, точнее, они сливаются в одно, в такое, что не даёт думать о себе, о том, что от разноцветной мозаики жизни осталось… Рожки да ножки от неё остались. Как огорчалась маленькая Надя, когда в любимой детской игре растерялись мелкие детали, из которых складывались картинки. Ничего не складывалось. А тут – что там детали, сам составитель… не знал, где же он теперь: ни среди дня, ни среди ночи – ни с каким радаром его не обнаружить. Где он, подлинник Надежды Ефимкиной? Неужели вот – за прилавком, в халате когда-то синего цвета?
Как не потеряться, когда столько уже растеряно. Семья… Не только родители её покинули. Видно, действительно, молодая учёная была больше замужем за своей работой, чем за своим мужем. Он не захотел конкурировать: не произнося монологов, особо не тратя сил и на диалоги, незаметно перестал появляться на территории их совместного проживания. Не мог смириться с тем, что порядок вещей на ней был одним вопиющим беспорядком. Потом рассказывали, кто знал, что на новую кухню, где его теперь потчуют, даже страшно заходить без бахил – как в операционную, такая чистота.
После был человек, тоже из их научной компании, отчаянный, признанный экспериментатор. Настоящий образец деятеля науки, до которого хотелось дотянуться. С ним у них было столько общего, и не только в науке, что даже внешне они стали походить друг на друга. Все кому не лень их спрашивали – вы брат и сестра? Да только… и он уехал тоже. Потом как-то пришла по почте открытка с видом города Бостона. И всё. Одно обнищание накладывалось на другое, в результате – вакуум во всём. А подруги? Ну что подруги. У них у каждой своё – мужья, дети, своих забот…