Предатели - стр. 34
Яну ничего не достанется, потому что его мать – изменщица.
Это она крутила роман с братом Марата – теперь я знаю.
Меня передергивает от осознания, что этот челок из-за ревности мог подстроить смерть собственного брата.
Подумав об этом, опасливо оглядываюсь – не услышал ли кто-то мои мысли?
И ругаю себя за трусость.
Самое главное, что теперь нужно уяснить – мне не выжить здесь, если я и дальше буду тихой, милой и пушистой. Нужно становиться хитрее. Хотя бы попытаться быть на шаг впереди.
Если у Островского проблема с «холостыми выстрелами», возможно, не стоит бояться сказать ему о своих проб…
Я запинаюсь, вдруг подумав о том, что если сложить одно и другое, то для Островского очень кстати моя врожденная патология. Ведь тогда ему не нужно признаваться в своих проблемах – о которых он, очевидно, даже не собирался мне говорить – а достаточно сделать виноватой меня. И в случае с ЭКО я бы никогда ни о чем не узнала.
Прячу блокнот под подушку, укладываюсь и накидываю одеяло на голову.
Закрываю глаза.
Нужно сосредоточиться.
Придумать, как выжить.
И переиграть их всех.
Потому что если я не постою сама за себя – меня просто раскатают, сотрут с лица земли, как случайный карандашный штрих.
А я в свои двадцать шесть еще и не жила. Не видела в жизни ни одной радости. Делала только то, что приказывали другие: мать, сестра и даже отец. И вот теперь – Островский.
Островский с его огромными деньгами.
И ребенком, которого я могу родить, который все это унаследует.
Нужно только подумать: очень-очень сильно и взвешенно оценить все риски.
И, наконец, стать той пешкой, которая может выйти в дамки.
Точнее, должна, или ее просто сбросят с доски.
17. Глава семнадцатая: Анфиса
Глава семнадцатая: Анфиса
На следующее утро я говорю, что мне нужно снова в больницу – закончить с процедурами.
Водитель со мной, поэтому даже у Агаты не хватает наглости совать свой длинный нос в мои дела.
К доктору захожу подготовленная.
Надеюсь, что подготовленная.
Он почему-то очень удивляется, когда видит меня: спокойную и даже с улыбкой. Наверное, был уверен, что после озвученного диагноза и тяжелого разговора с мужем я прибегу вся в слезах и буду умолять сделать со мной что угодно, лишь бы муж был мною доволен.
— Анфиса Алексеевна? – Доктор зачем-то смотрит на часы. – Я… Мы разве договаривались на сегодня? Или вы уже… поговорили с мужем?
Я спокойно усаживаюсь в кресло и даже закладываю ногу на ногу.
В каком-то фильме видела это, и сейчас пригодилось повторить в точности. По крайней мере, если я не могу быть абсолютно спокойной внутренне, у меня неплохо получается имитировать сильную и готовую на все ради защиты своих интересов молодую женщину.
— Мне кажется, нам нужно кое о чем поговорить, доктор.
Он не выдерживает мой прямой взгляд в глаза.
Обреченно садится за стол напротив.
Еще одна запуганная и затравленная жертва моего мужа.
Значит, у меня все получится.
— Анфиса Алексеевна, я хочу…
— Нет, дорогой доктор, - перебиваю его сразу и четко. – Теперь мы буем говорить о том, чего хочу я. Или мой муж узнает, что вы рассказали мне о его проблемах. И в случае чего, раз уж от меня, как от негодного товара, все равно избавятся, я могу рассказать это его бывшей жене, например. И по доброте душевной, а так же из личной глубокой неприязни к мудакам, которые используют женщину как инструмент и инкубатор. Возможно, вы слышали о репродуктивном насилии? У меня была целая ночь, чтобы прочитать много интересного. И я с радостью расскажу об одном из таких насильников всем известным организациям, которые борются за права женщин и выступают против домашнего насилия. У Островского очень много денег. Он может заткнуть рты полиции, может подкупить судей и прокуроров. Может даже купит врача, чтобы тот рассказал его жене сказочку о ее врожденном бесплодии. Но вряд ли у него хватит связей, чтобы закрыть рот феминисткам. И вряд ли Островский обрадуется, когда западные инвесторы откажутся иметь дела с человеком, который запятнал себя насилием. Это здесь можно творить, что угодно, но чтобы вести дела за пределами нашей Родины, нужно иметь кристально чистую репутацию.