Предатели - стр. 16
Я бы точно запомнила человека с таким странным именем.
Что это за семейные тайны?
Когда платье оказывается на полу испачканной дорогой тряпкой, я испытываю облегчение, что, наконец, избавилась от обременительной ноши статусной невесты. По крайней мере пока моим гардеробом не занялся нанятый стилист – такое пожелание Островский тоже озвучил – я могу еще хоть ненадолго остаться сама собой.
В зеркале у меня не то, чтобы счастливый вид.
Точнее говоря – абсолютно дохлый.
Волосы растрепались, часть шпилек приходится доставать чуть ли не с болью и слезами.
Макияж поплыл, помада растерлась на сторону. Для симметрии и образа Джокера не хватает буквально пары штрихов.
Я нарочно делаю воду в душе похолоднее.
Совсем ледяную не люблю, потому что от нее у меня болит кожа, как после наждачной бумаги.
Захожу внутрь душевой кабинки, долго моюсь, пока кожа не начинает скрипеть под пальцами как отполированная. Поворачиваюсь и разглядываю дорогой зеленый с золотом мрамор отделки, бронзовые вентили кранов, раму зеркала. В этой ванной можно жить – настолько она огромна. Есть даже бамбуковый лежак и зеленый уголок. Понятия не имею, чем подкармливают всех этих крупнолистных монстров, но они выглядят так, словно их только что привезли из влажных тропических джунглей.
Стук в дверь заставляет меня отвлечься от разглядывания роскоши своего нового дома.
И вспомнить, почему я вдруг решила заняться этим прямо посреди гигиенической процедуры.
Чтобы забыть увиденное и услышанное.
— Анфиса? – Голос Островского ничуть не изменился. Он такой же бешенный, как и когда орал на того мальчишку.
Даже в мыслях не могу назвать его сыном Островского.
Господи, что будет, если когда-нибудь мой муж узнает, что накануне свадьбы, мы с Рэйном…
Я закрываю рот ладонью.
— Анфиса, твою мать?
— Я… - Заикаюсь, но кое как беру себя в руки, чтобы ответить, пока он не вышиб дверь. Она кажется тяжелой и дубовой, но что-то подсказывает, что у моего будущего мужа достаточно сил, чтобы превратить ее в щепки. – Мне нужно еще пятнадцать минут.
Он сопит, что-то бормочет сквозь зубы и бьет по двери кулаком.
Звук удара заставляет меня сжаться от страха.
— Пять минут, Анфиса. И больше никогда не закрывай дверь, поняла?!
Я просто киваю, а потом несколько раз торопливо повторяю: «Да».
Он снова бьет по двери и, судя по тяжелым шагам, наконец, уходит.
Быстро вытираюсь, подсушиваю волосы и заворачиваюсь в пушистый банный халат белого цвета. Он мне так же велик, как и платье. Должно быть, тоже подбирался под размер Светы.
Что будет, когда выйду, я знаю.
Нужно как-то подготовиться к неизбежному, но я не знаю как это сделать.
Молилась всю ночь, но молитва не помогает справиться с дрожью и страхом неизбежного.
Он меня не любит и не будет нежным.
Ему плевать на то, что для меня это впервые, кроме, конечно, того факта, что для выведения его чистой родословной это чуть ли не самое важное условие. Чистая кровь. Даже смешно, что в нашем современном мире есть еще люди, которые верят в телегонию[1].
Хотя только благодаря этой вере и устроился наш брак.
Надеюсь, мама, ты получишь все, что так хотела. Будет жаль оказаться проданной задаром.
Я с силой унимаю дрожь в руках, проворачиваю защелку и выхожу из ванной.
Прямо в смежную с ней огромную комнату.
Наверное, она очень дорого обставлена и представляет собой вершину дизайнерского мастерства, но я замечаю только кровать: огромную, стоящую на пьедестале, застеленную черным стеганым бельем. Ни лепестков, ни свечей, ни бутылки шампанского во льду.