Преданные забвению. Вернуть своё - стр. 33

Мольберт стоит в углу, и невысокий столик с разнообразием кистей и красок расположен с ним поблизости. Вероятно, это какое-то убежище для творческого человека, который, приходя сюда, забывался, растворяясь в искусстве.

— Эта комната... — хочу задать вопрос Флойду, но глазами нахожу любимый предмет и забываю обо всем. — Фортепиано?

— Да, — глухо звучит его голос в незнакомом пространстве.

Туфли выпадают из рук на пол. Ступня немного покалывает от боли, полученной при растяжении на лестнице, но я игнорирую дискомфорт и двигаюсь к любимому инструменту, потому как пальцы ломит от предвкушения ощутить забытое, не говоря уже о том, чтобы сыграть на нем.

Как давно я этого не делала!

Темная лакированная поверхность рояля покрыта толстым слоем пыли, что неудивительно. Практически все вещи в этой комнате лежат, не тронутые годами. Как будто их хозяин оставил все, как есть, и больше к ним никто не прикасался.

— Эта комната моей бабушки, — произносит Флойд, заодно угадывает мой немой вопрос.

— Она ещё жива?

— Нет.

— Очевидно, твоя бабушка была интересной и многогранной личностью.

— Да, это правда.

— Можно? — прошу разрешения сыграть и пробудить от долголетнего сна звуки клавиш.

— Попробуй, но не уверен, что получится. Этот инструмент уже очень долгое время никто не использовал.

— Как долго?

— Очень долго.

Несмотря на слова Флойда, приподнимаю крышку, которая легко поддаётся. Не смахивая пыль со стула, присаживаюсь на него, готовая вновь создавать звуки мелодии, возвращая эту комнату к жизни.

Флойд не ждёт моих действий, спокойно ставит неподалеку канделябр, а сам принимается изучать содержимое старинного шкафа с витриной.

Из-под пальцев плавно появляется «Лунная соната» Бетховена, сейчас она очень подходит атмосфере, что царит не только вокруг нас, но и придает соответствующее настроение вечеру.

Прикрыв глаза, полностью утопаю в клавишах. Получать истинное наслаждение от прикосновения с музыкой — это то, чего мне не хватало последние годы. В ней я всегда ощущаю свободу. Погружаюсь в это действие с головой, растворяюсь на мелкие частицы и собираюсь вновь в единое целое. Проигрывая ее до конца, я будто возрождаюсь, обретаю новую себя, без боли, унижений и оскорблений. Ничего не чувствую совсем. Я будто легкое перышко, которое парит над всеми, устремляясь ввысь, желая удержать себя еще немного в состоянии невесомости.

— Неожиданно, — проговаривает Флойд с одобрение в голосе, когда завершаю фортепианную мелодию финальной нотой.

Придя в себя, и поборов желание растрогаться и заплакать, я открываю глаза. Кое-что немного сбивает меня с толку после музыкального забвения.

Привычный льдистый взгляд, наблюдающий за мной весь проигрыш, приобретает иное выражение: растерянное и потрясенное.

— Как в таком помещении мог оказаться этот инструмент? И вообще, все эти вещи… Каким образом они были доставлены сюда? — спрашиваю его.

— Точно не скажу, но помню, как рассказывал отец о доме своих родителей, со временем который был перестроен в другой дом. Возможно, чердак оставили в память о бабушке и не снесли, а достроили вокруг него все новое, что находится за этими старыми стенами.

В мужских руках поблескивают два бокала с бутылкой, наполненной жидкостью, нетрудно догадаться какой — изысканной и аристократической.