Повелитель четверга. Записки эмигранта - стр. 3
– Проклятая крыса, когда же ты наконец подохнешь?
Но Верховный и не думал умирать, наоборот, становился год от года моложе и здоровее. И явно наслаждался своей властью. Так часто бывает с диктаторами. Им помогает дьявол, и надеяться можно только на время. Но оно убивает всех.
Раньше, при другом, умеренном правителе, Грегора за подобное обличительство в худшем случае оштрафовали бы. Попугали бы психушкой, попытались бы образумить. А если и посадили бы, то месяца на два. Для острастки.
А может быть – и не заметили бы его вовсе. Ну пишет себе и пишет какой-то молодой человек из провинции. Проклинает. Молнии мечет. Кому есть до этого дело?
Но времена изменились, на родине Грегора пришли к власти сотрудники тайной службы, жестокие, бессердечные люди… выявлять и карать врагов было их главным занятием… без чувства юмора и какой бы то ни было симпатии к двадцатичетырехлетнему безработному, живущему на иждивении матери, недавнему выпускнику института мелиорации и сельского хозяйства, проработавшему по специальности только полгода. Они не то, чтобы боялись публицистики Грегора… Слишком хорошо они знали свой народ, слишком глубоко его презирали, они были твердо уверены в том, что все эти призывы не окажут на него никакого влияния. Разве что вызовут неприязнь к их автору. Но червячок сомнения видимо грыз и их. А вдруг… Вдруг симпатическая магия сработает и в стране начнется… это… то, чего они боялись больше, чем вторжения марсиан. И несчастному Грегору дали большой, явно непропорциональный его провинности срок. Чтобы другим неповадно было.
На Грегора донесли такие же как он авторы огненных статей, друзья и соратники «по борьбе с ненавистным режимом», и, как это часто бывает, по совместительству – сексоты.
Он был арестован и доставлен в военный суд. Следствие длилось несколько часов, а сам суд – всего сорок пять минут. Двадцать минут помощник прокурора зачитывал присутствующим на суде «кивалам» цитаты из текстов обвиняемого. Затем выступил прокурор. Он был краток, упомянул «призывы к насильственному свержению» и «распространение», и приравнял высказывания господина Грегора Цейтлина к террористической деятельности. Потребовал сурового наказания. Адвоката Грегору не полагалось. Зачем, когда и так все понятно.
Сам обвиняемый на суде не присутствовал, сидел в маленькой вонючей камере на откидной койке и тосковал. Только там Грегору стало ясно, что он собственно делал последние годы, как самоупоённо копал себе могилу.
Какой же я идиот, – говорил он сам себе снова и снова. – Вместо того, чтобы спокойно подготовиться к отъезду и свалить… Хоть в Канаду. Нашел бы там работу в лесу. А теперь… придется есть дерьмо ложкой… и непонятно, выживу ли. Какой идиот!
Судьи единогласно и единодушно «закатали» обвиняемого «в глину». Двенадцать лет и пять месяцев. Лишение прав… Тюрьма для особо опасных.
Грегор отсидел свой срок от звонка до звонка.
Испытал на себе все прелести тюремного быта. В общей камере страдал от удушья и геморроя… Там его били, унижали и грабили рецидивисты.
Тюремные власти наказывали его за любую мелочь… невежливо поздоровался с офицером… не так заправил койку… не ту одежду надел. Поэтому половину срока Грегор просидел в карцере. Потерял треть зубов. Три или четыре раза тяжело болел, но выздоравливал. Несколько раз его пытались насиловать урки в тюремной бане, но что-то останавливало их в последний момент. Может быть, яростный взгляд его бесцветных глаз под тяжелыми лиловыми веками, кособокая фигура, ранняя лысина, неприятный каркающий голос, запах изо рта… Или прыщи на ягодицах.