Повелитель четверга. Записки эмигранта - стр. 5
Общаться с осоловевшими от спиртного местными пейзанами? Только не это.
В соседней комнате негромко говорили между собой его мать и дядя, наверное тоже обсуждали его будущее… Грегору это было неприятно. Он прошептал: «Перестаньте, прошу!»
Его никто не услышал.
В его комнате почему-то пахло хлоркой и чужим одеколоном. Кто-то тут спал. Кто?
– Мать и дядя. Мать и дядя. Мать и дядя, – повторял он машинально, кривя рот.
Дядя… Никаких других родственников у Грегора не было. Отца своего он почти не знал. Тот пропал, когда Грегору не исполнилось и четырех. Мать ничего не рассказывала о его судьбе. Когда-то был брат, но он умер во младенчестве. Брат был от второго мужа матери, тоже быстро исчезнувшего из их жизни.
Друзей у Грегора не было никогда. В школе его травили, в институте – сторонились. Вяло третировали. За глаза называли «тараканом». Воспринимали и оценивали его и другие студенты и преподаватели неправильно, несправедливо. Так казалось Грегору. Но он был слишком горд, чтобы кому-то что-то объяснять. Сторонятся – и ладно! Таракан, так таракан!
Были, конечно, позже те самые «соратники по борьбе». Расхваливали его до небес. Но после его ареста они перестали с ним контактировать. По очевидным причинам. Некоторые успели ускользнуть за границу. Другие сели сами или затаились. Портал «Голос» был заблокирован и позже уничтожен разработчиками.
Грегор нежно любил свою мать, заботящуюся о нем все эти долгие мучительные годы, регулярно передававшую ему теплое белье, гостинцы и сигареты на обмен (сам он никогда не курил), но втайне надеялся, что она умрет до его возвращения, и не будет больше его опекать, упрекать, учить, контролировать, наставлять, плакать… Грыз и терзал себя за это, но надеялся… но теперь он был рад, что мать жива и здорова.
Было в его отношении к матери еще одно темное пятно. Нет, не темное, а скорее сиреневое. Пахнущее материнским потом, молоком и его спермой. И это тоже мучило его. Не давало покоя в эти первые минуты расслабления.
И еще этот чертов дядя Лео притащился. Мешок, вафля, ворчун. Брадобрей. Бесконечно нудный. Всезнайка и пустомеля. Будет теперь чмокать… И не выгонишь его.
Пользоваться компьютером Грегору было запрещено. Целый год!
А писать и публиковать тексты в интернете – еще пять лет.
Какая мука для политического графомана с горящим сердцем, убежденного в своей правоте! Ведь эта его бессмысленная писанина стала в последние годы до ареста – не только его главным занятием, но и смыслом его жизни, ее внутренним оправданием.
– Как же я буду молчать? Писать в стол… Но кому нужны мои призывы через пять лет? Султан к тому времени уже умрет.
Из дома Грегору было разрешено выходить в первый месяц его свободной жизни – только чтобы выбрасывать мусор. Дальше – ни шагу.
А затем – еще год – он не имел права находиться вне своей квартиры после десяти часов вечера и до шести утра. Индивидуальный комендантский час. Какой бред, какая поэзия!
– Мы будем вас проверять! Вы нас и не заметите. Два нарушения – и на нары. Без суда.
Конечно на нары, как же без этого… скоты. Не страна, а скотобойня.
Хорошо еще дома жить разрешили. Только потому, что его с матерью квартира находилась в неказистом блочном доме на замызганной улице города, известного своим отравленным выбросами химической индустрии воздухом, расположенного далеко от сверкающей столицы и культурных центров. А так бы еще упекли неизвестно куда…