Последнее слово шамана - стр. 34
…Но то, что под деревом, на ветках которого они с Виктором спят, брусничник, он хорошо помнит. Пока Муравьев наверху крепил бревна, он горстями собирал и жевал кисло-сладкую ягоду. Спустившись вниз, спрыгнул на землю и, не удержавшись, чуть не наступил в костер.
– О, Мишенька, а я только думал тебя будить, – услышал он голос удержавшего его за руку Муравьева. – Ну что, Мишенька, теперь я несколько часов посплю. Покушай сначала, кашу сделал пшеничную на медвежьем жире. Может, она из-за этого не так вкусна, как на сливочном масле, зато сытная. – И, зевая, передал Михаилу котелок, показывая, чтобы тот держал его за проволочную ручку. – Давай кушай, все до последней крупинки. Ружье – вот. – И показал Михаилу на двустволку, упертую в сосну. – Ну, давай, Мишенька. Сейчас четыре утра, в семь подъем. Нам далеко идти. Выдержишь?
– Та, – улыбнулся Степнов и, зачерпнув ложкой каши, обжигаясь, начал кушать ее.
Виктор, упираясь ногами на прибитые к стволу дерева палки, полез вверх.
…Сытость не только приятное чувство, но и опасное. Скорее всего, поэтому Муравьев и приготовил кашу перед тем, как ему нужно было ложиться спать. Но не подумал, что тем самым ставит в сложное положение Михаила, наевшегося досыта. Теперь ему нужно было бороться с дремой.
…А еще очень хотелось пить. Взяв котелок, Михаил, предупредив командира группы, начал спускаться к арыку. То, что на этом участке нет мин, им сообщил еще утром сапер. А в течение дня их группа так и просидела в засаде, никуда не двигаясь.
Михаил по скальной трещине сполз вниз и, нырнув в кустарник, на корточках пополз к арыку. В струну, натянутую между низкими ветками, он уперся носом. Холодок сразу же прошел по всему телу. Мина! Этого еще не хватало. Приподнялся, переступил через проволоку, а за ней вторая струна, потом – третья, четвертая, а до арыка, который казался совсем рядом, еще далеко. И вдруг он почувствовал то, чего сейчас боялся больше всего, нога его зацепила и потянула за собой струну. Щелчок, раздавшийся рядом, говорил о смерти. Закрыв глаза и спрятав руками голову от осколков мины, Михаил что есть мочи закричал: «А-а-а-а!»
…Открыв глаза, он вскочил и, поняв, что все это ему приснилось, осмотрелся по сторонам.
– Что там у тебя? – спросил сверху Виктор.
– А-ам, та…
– Уснул? – переспросил Виктор.
– Та, та, – признался Михаил.
– Бывает. – Бревна заскрипели на лабазе под повернувшимся телом Муравьева. – Выдержишь-то дежурство, Миша?
– Та, та, – громко сказал Степнов.
– Ну, давай.
Созвездие Малой Медведицы, как ни пытался Михаил, так и не нашел, мешали ветки дерева. Встал, на ощупь, медленно выставляя ногу вперед, обошел дерево, на котором был установлен лабаз. Постоял, прислушиваясь к ночным звукам. Было тихо. Лес спал. Но это не успокаивало его.
«Покой, он – вестник приближающегося боя», – вспомнились Михаилу слова их командира, капитана Зяблина. Мужика лет тридцати. Может, по возрасту, он и моложе был, но, глядя на его лицо, стертое афганскими ветрами и шрапнелью от камней, этого не скажешь. Да и поседел комроты раньше времени: за полгода семь человек погибло в его подразделении, а Витька Пашков, Сережка Балабаев, Игорь Бузинов остались живыми, но сильно израненными, инвалидами.
Михаил поморщился, вспоминая лица свих однополчан.