Последнее слово шамана - стр. 16

– Ш-што?

– Я в реку, а он в лес. Испугался меня.

– Уммр?

– Не знаю. Мы с Саней как рванули отсюда.

– Хм.

– Так рана-то у меня, кровь хлыстала знаешь как?

– А-а-а, – махнул рукой Михаил.

Налив в кружку горячего чая, Михаил начал вылавливать в нем своей ложкой брусничные листики.

– Это морс, ты листики съедай, это все – витамины, – не сводя глаз со Степного, прошептал Муравьев. – Давай, давай.

Когда ужин закончился, пошли в избу. Печь нагрела воздух.

– С-спасиба, – прошептал Михаил и невольно глянул наверх, на подвешенную на стене огромную щучью голову.

– Ну что, узнал? – спросил Виктор. – Это щучья голова.

– А шу-шу-ка. – И, обернувшись к Виктору, Михаил, собрав пальцы в кулак, тут же их разнял.

– А-а, точно, точно, – посмотрев на полку, засмеялся Виктор, – блестит. Это щучий глаз блестит. Но он не с твоей рыбы, года три как висит здесь, а вместо глаз там стеклянные шары. Не помню, кто уже и подарил мне, кажется Кузя.

Виктор нервничал. Котелок с чаем уронил прямо в костер, потом его чуть в реке не потерял. Когда ягоду в кастрюльке давил, все это темно-красное пюре рассыпал на траве.

Но, когда все это происходило, Михаила рядом не было, хотя это как сказать. Он был то за кустом, то за огромным муравейником, построенным насекомыми прямо на краю бугра, под большой плакучей березой. И повторять то, что не доделал хозяин, Михаил не собирался, чувствуя, что это не понравится Муравьеву, поэтому и занимался своими делами, собирал гнилушки и складывал их недалеко от избы, куда показал Виктор.

Зачем они нужны, Муравьев не сказал, а догадаться сложно, потому что Степнов и придумать не мог, для чего они могут пригодиться. Натаскал валежника много, его куча напоминала стог, только не из сена, а из веток. Ладони от гниющего дерева пожелтели, да и запах от рук шел кисловатый.

Когда нашел еще несколько березовых веток, которые буквально рассыпались в руках, когда сильно сдавил их в ладонях, бросил. Но Виктор был рядом и, заметив это, подбежал к нему и, показав на них, выставил вперед большой палец, мол, не бросай добро, это именно то, что нужно.

Для чего ему они были нужны, узнал скоро. Под кучу веток засунул много сена, сухих сосновых веток и поджег. Костер быстро угас в этой груде гнилья и задымил, как мокрая листва. Вторую кучу гнилых веток они расположили с другой стороны избы, и Виктор ее также поджег, и она, как вулкан, закурилась бело-желтым дымом.

Ветер, растерявшийся от этого, так и не знал, куда задуть, гулял вокруг избы, как вода в омуте, затянув все вокруг белым дымом, который толком и не поднимался, а полеживал на траве, пряча избу в свой кислый туман.

– Все, теперь он сюда не придет, – улыбнулся Муравьев.

– То? – спросил из любопытства Михаил.

– А кто знает, – посмотрел на Виктора Муравьев. – Может, медведь, а может, леший.

– Ши? – удивился Степнов.

– Ле-ший, – разложил на два слога это слово Виктор.

– Га-ши, – попробовал повторить это слово Михаил.

– Вот сейчас еще скажешь неправильно, он обидится, и нам тогда с тобой несдобровать.

Михаил поморщился, хотел сплюнуть, но не получилось, слюна повисла на подбородке и скатилась ему на куртку.

– А он злопамятный. Это я тебе говорю. С ним надо любя разговаривать, с Лешим.

Снова Михаил поморщился, а потом, набравшись силы воли, сказал: