Помощница для Тирана - стр. 8

– Садитесь, – его голос оказался на удивление тихим, но глубоким, с лёгкой хрипотцой. Бархат, в который для надёжности завернули осколки льда.

Я опустилась на краешек стула для посетителей, чувствуя себя подсудимой. Он не взял в руки моё резюме. Он и так знал всё.

– Зачем вам столько денег, Вероника Романова? – спросил он вкрадчиво, не отрывая от меня своего гипнотического взгляда.

Ни «здравствуйте», ни «расскажите о себе». Сразу в суть. В самую больную точку.

Вопрос застал меня врасплох. Я ожидала чего угодно: вопросов об опыте, о навыках, о рекомендациях. Но не этого. Он бил на поражение.

Я сглотнула, пытаясь унять дрожь в голосе. В кармане моего жакета лежал дешёвый телефон, на заставке которого улыбалась Лиза. Я мысленно вцепилась в этот образ, как утопающий в соломинку.

– Чтобы купить жизнь, – ответила я тихо, но твёрдо, глядя ему прямо в глаза.

На его тонких, жёстко очерченных губах мелькнула тень усмешки. Она не коснулась его глаз, они остались такими же ледяными.

– Чужую жизнь за свою свободу? – он чуть склонил голову набок, с хищным любопытством разглядывая меня. – Интересный обмен. Вы готовы к такой сделке?

Он видел меня насквозь. Он понимал, что я не просто ищу работу. Я ищу спасения. И он наслаждался этим. Наслаждался своей властью решать, дать мне это спасение или растоптать и вышвырнуть вон.

– Я готова ко всему, Марк Валерьевич, – произнесла я, и в моём голосе зазвенела сталь, рождённая отчаянием.

– Ваш отец, Степан Романов, – продолжил он, лениво постукивая по столу длинными пальцами, – тоже любил интересные обмены. Ставил всё на кон. И в итоге проиграл не только свои деньги, но и чужие. Долг перед моими структурами он так и не вернул. Довольно безответственно, не находите?

Кровь отхлынула от моего лица. Так вот в чём дело. Это не просто собеседование. Это показательная порка. Он всё знал с самого начала. Знал о долгах отца, о нашем отчаянном положении. Моё резюме не было случайностью. Оно было наживкой, которую я, обезумевшая от страха рыбка, с готовностью проглотила.

– Мой отец был хорошим человеком, – выдавила я, чувствуя, как начинают дрожать губы. – Он допустил ошибку.

– Ошибки стоят дорого, Романова. А за слабость и глупость всегда кто-то платит. Чаще всего – самые близкие. – Он откинулся в кресле, и оно под ним даже не скрипнуло. Оно не смело. – Вы готовы платить? Не деньгами, которых у вас нет. А всем остальным. Вашим временем. Вашими силами. Вашей гордостью, если от неё ещё что-то осталось.

Он задавал вопросы, которые сдирали кожу. О самом большом унижении в моей жизни. О том, предавала ли я когда-нибудь. О том, что я почувствовала, когда поняла, что отец – банкрот. Он не собеседовал меня, он препарировал мою душу, искал предел прочности, точку, в которой я сломаюсь, расплачусь и униженно поползу к выходу. Я чувствовала, как горячие, злые слёзы подступают к горлу, но образ Лизы, бледной и слабой на больничной подушке, был мощнее. Я держалась. Я смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда, и молча принимала каждый удар.

– Расскажите мне о вашем самом крупном провале, Вероника Романова. Не о том, где вы недоглядели цифру в отчёте. А о том, после которого вам хотелось лезть на стену от бессилия и стыда.

Я опешила. Мой мозг лихорадочно искал «правильный» ответ, но под его стальным взглядом любая ложь казалась прозрачной и жалкой. Пришлось говорить правду. О том, как я до последнего верила отцу, как убеждала маму, что его очередная «гениальная идея» вот-вот выстрелит, как взяла на своё имя кредит, чтобы помочь ему… и как всё рухнуло. Я говорила, а он молча слушал, не выражая ни сочувствия, ни осуждения. Его лицо оставалось непроницаемой маской.