Полный спектр - стр. 19

– Мальчики не носят такие резинки, – нарушая тишину, тихо произносит она, взгляд синих глаз устремлен на мое запястье.

– Ты права. – Что-то в ее словах заставляет меня улыбнуться. – Это напоминает мне о другой девочке, которую я не смог спасти.

Малышка задумчиво хмыкает, поднимая взгляд и изучая мое лицо с невероятным для сложившейся ситуации спокойствием.

– Это неправильно, ты должен помнить о тех, кого спас.

– Для такой крохи ты слишком умная, не так ли? – Я криво улыбаюсь, пытаясь скрыть горечь обстоятельств за маской веселья. Обычно люди ведутся на этот трюк, но девочка кажется куда более проницательной, чем любой взрослый, с которым я имел дело. – Знаешь что? Думаю, ты права.

Поражает, с какой легкостью мои пальцы нащупывают резинку, стягивая ее с запястья. На коже остается след, который исчезнет, но вдруг это именно то, что должно случиться, может быть, это знак, что я искупил свою вину перед Шай. Не оставляя себе времени на раздумья, беру хрупкую руку девочки, отмечая, насколько она маленькая и тощая, надевая резинку на ее запястье. Аксессуар кажется огромным, свободно болтаясь на бледной коже.

Примерно с минуту внимательный взгляд оценивает мой подарок, а потом крошечный проблеск улыбки дергает уголки ее губ.

– Спасибо. Но у меня ничего нет взамен, – она проводит рукой по спутанным волосам, прикусывая щеку изнутри.

– Ничего страшного. Ты спасена, это лучший подарок для меня.

Мы улыбаемся друг другу, подоспевшая команда медиков уже начала суетиться вокруг, невысокая женщина отталкивает меня в сторону, и я киваю, удаляясь туда, где Роддс руководит спасательной операцией, приказывая всем закругляться.

Девочку, чьего имени я так и не потрудился узнать, ведут к другой машине, чтобы доставить в медицинский центр, после чего примут решение о ее дальнейшей судьбе. Она робко шагает за женщиной-врачом, но не держит ее за руку, как держала меня. Несколько раз малышка оглядывается, а потом что-то быстро говорит и, срываясь на бег, спешит прямо ко мне.

– Вот! – Остановившись в паре шагов, она запускает руку в карман и вынимает распечатанную и мятую упаковку лакричных палочек. – Это все, что у меня есть, но я хочу, чтобы ты помнил.

А затем она так же быстро убегает, как только шуршащий пакетик оказывается у меня в руках. Я смотрю на липкое подношение, покрытое крошками от печенья и отвратительное на вид. Кажется, что это самое дорогое, что мне когда-либо дарили. Напоминание о том, что сегодня я спас чью-то жизнь.

Ткань темно-серого платья врезается в плечи, но это и вполовину не так больно, как стоять коленями на голом камне, произнося слова молитвы. Как правило, католическая месса сама по себе не такая уж долгая, но вместе с приготовлениями и таинством может длиться не один час, и обычно подняться по ее завершении ужасно сложно.

День, когда я шагнула в ворота этого места ровно четыре года назад, должен был стать финальной точкой, спасением там, где уготован покой. Только вот план не сработал, а за свою сегодняшнюю вольность я получу наказание, в этом нет никаких сомнений. Заточение в мрачных, несмотря на святость, стенах – не то, что хотелось бы праздновать, именно поэтому ежегодно я отмечаю прибытие нарушением правил.

В прошлом году, например, пропустила два урока, солгав, что разболелся живот. Меня отправили к медсестре, но вместо этого я поднялась на крышу по пожарной лестнице, легла на горячий шифер, стянув платье, и обнажила себя солнцу. Отвыкшая от загара кожа уже через сорок минут покраснела и начала зудеть, чего не смогло скрыть слишком колючее форменное платье, и сестра Леони, узнав о моей лжи, а после бесцеремонно задрав рукав и подол, все поняла. Меня наказали, впервые за все время применив ремень в качестве орудия кары, и затяжная молитва, которую мои губы читали на повторе вслух до тех пор, пока голос не начал садиться, должна была закрепить наказание. Потом еще в течение целых трех недель я отрабатывала уборкой туалетов, спрашивая себя, стоило ли оно того.