Полночные тени - стр. 34

Миа упала в воду, не понимая, что с ней происходит.

Рядом с ней корчился здоровяк, лицо, искаженное мукой, побагровело, глаза наполнились кровью. Он силился подняться, однако его будто придавливала невидимая могильная плита. Мышцы на руках ходили ходуном, боролись с напряжением.

Татуированный сидел на коленях с закрытыми глазами, погруженный в транс.

Тварь медленно подошла к нему.

Её длинные пальцы, оканчивающиеся когтями, с нежностью провели по его волосам, погладили щеку.

Между тем, взгляд уродины не отрывался от Миа, в глазах плясали веселые задорные искорки.

А затем тварь встали позади татуированного, сжала ладонями его виски.

Голова Второго звена лопнула, точно перезревший персик. Брызнула кровь вперемежку с осколками костей. Казался ирреальным простой факт: только что перед тобой сидел человек – и вот он уже мертв. Уничтожен. С легкостью, с какой убивают комара или муху.

Безголовое тело татуированного повалилось в воду. Миа, не обращая внимания на боль во внутренностях, поднялась. Да, ее лишили колдовства, однако ярость, клокотавшая в душе, плевала на слабость и страх.

“Не сдамся, – крутилось в голове. – Не сдамся, не сдамся, не сдам…”

По-птичьи склонив голову на плечо, тварь шагнула к ней, осмотрела с ног до головы. Длинный язык, свесившийся из распахнутого рта, принялся слизывать кровь с пальцев.

В нос ударил металлический запах с тяжелым смрадом козлятины. К горлу подкатил ком, желудок запротестовал.

Миа заметила, как на черной коже уродины рельефами скользят знаки – символы чародейства.

Кто-то – Морской предатель – наделил её способностью подминать мир под свою волю, искажать, корежить, ломать.

Та была самим воплощением колдовства.

И потому в ней не оставалось ничего человеческого.

И потому тварь могла поднимать мертвецов, уходить от энергетических хлыстов, вторгаться в её разум и разум здоровяка.

Боль.

Тяжесть.

Выдумка.

Миа уперлась в обсидиановые глаза напротив.

Практически сразу утонула в них, погрузилась в пучину чуждого незнакомого сознания. Сейчас она рисковала гораздо больше, чем когда лишилась своего помощника. Тварь состояла из татуировок – значит, она “вскрывается”, поддается контролю. Страшно было признать: тварь – в некотором смысле была Вторым звеном.

“Отбрось сомнения, – мелькнула мысль. – Иного пути нет. Мечом, кинжалом или саблей её не одолеть. Она узнает о траектории клинка раньше, чем ты взмахнешь рукой. Остается только раствориться в ней. Принять сущность. Словно перед тобой татуированный из другой Школы”.

Мысли устремились вскачь, отдались внутреннему потоку – никакого контроля, никакого направления.

Тревога разливалась в солнечном сплетении, а сердце тяжело ухало. По лбу стекали крупные капли пота.

Да, сейчас когти могли перерезать ей горло; да, острые зубы могли впиться в плечи и перегрызть артерию; да, шансы на спасение стремились к нулю…

Но Миа внутренне сказала себе: “я должна”.

Мир вновь наполнился смыслами. В них было много противоестественного, чуждого, холодного, незнакомого, – и это ничего не значило.

Её веки опустились, губы принялись шевелиться, слова заклинания, такие неуклюжие и тяжелые, вырвались из глотки, наделенные значениями.

И словно из неведомых далей раздался душераздирающий крик.

Крик, полный боли.

Крик, который не принадлежал данной реальности.