Политика и литературная традиция. Русско-грузинские литературные связи после перестройки - стр. 54
В большинстве произведений прослеживается деконструкция установок о жертвенности/оккупации/миссионерстве и популяризировавшееся в постсоветский период мнения о навязывании и доминировании всего русского, о подавлении национального в бывших советских республиках. Для убедительности приверженцы обеих точек зрения выстраивают свои произведения из условных двух частей – советской (Грузия-рай, страна спасения) и постсоветской (Грузия – разрушенный рай, страна изгнания). Например, столкновение тем оккупации и недооцененности наблюдается в повести Нины Бойко[71] «Прощай, Сакартвело! Записки обывателя» (2005).
Писательница обратилась не просто к теме русских в Грузии, а к теме перекрещивания двух «национализмов угнетенных групп» (Хардт, Негри): самих грузин и русских жителей Грузии. Бойко дает возможность пронаблюдать, как доманифестное межэтническое напряжение, существовавшее на бытовом уровне и связанное с исторической несправедливостью и разницей культур, при первой же возможности огласки в середине 1980-х годов переродилось в манифестное и проявилось на политическом уровне в виде антироссийских лозунгов и акций. Кроме того, и у Бойко, и у нижеприведенных авторов тема Грузии стала ассоциироваться с темой изгнания из рая. Со стороны грузин открыто зазвучали упреки в оккупации и советизации Грузии, а со стороны русских – относительно робкие возражения о недооцененности индустриальных/цивилизаторских мер, предпринятых по отношению к республике. Описывая впечатления переселившейся с Урала русской женщины Нины, прототипом которой явилась сама писательница, Бойко помогает читателю понять изменения в восприятии Грузии. Автор помещает героиню в гущу событий позднесоветского и постсоветского периодов на периферии. И благодаря Нине, ее беседам с жителями южной страны (русскими и грузинами) читатель знакомится с особенностями отношения к Грузии: сначала как к раю, где нет хамства и торжествует благополучие[72], затем, при погружении в бытовую среду, как к незнакомому миру, скрывавшемуся за «дружбой народов», в котором сложность отношения грузин к русским и русских к грузинам выльется в националистические лозунги.
Героиня Нины Бойко вспоминает историю своей семьи[73], приехавшей в 1968 году с Урала в Грузию по распределению и оказавшейся свидетельницей постсоветских столкновений в республике (грузино-абхазский, грузино-южноосетинский конфликты) и всех перипетий (9 апреля 1989 года, гражданская война в Грузии), предшествовавших обретению независимости[74]. Семья была типичной для советской индустриальной миграции, или, как пишет С. Беляков, «нормальной „экономической“ миграции» (см.: Беляков, 2005. C. 241–248), официальным поводом которой являлось стремление помочь в развитии края. Супруг главной героини строил Худоги-ГЭС, а сама Нина работала учительницей русского языка и литературы в школе.
В противовес старому советскому образу Грузии-рая предстало новое государство, в котором русским не находилось места. Для вскрытия причин межнациональной напряженности, переросшей в вооруженный конфликт, писательница выбрала прием диалога, в котором слова учительницы Нины передают распространенное мнение русского населения, а слова грузина-соседа, скрипача Эмзари, – точку зрения грузинского населения времен Гамсахурдии. В восприятии Нины, из дружеского народа русские превратились для грузин в захватчиков, стремящихся их уничтожить. Это слышно и в словах Эмзари: «Мы не хотим, понимаешь, не хотим больше быть русскими!» (Бойко, 2005. C. 123). Культивируемая в советской истории спасительная роль Российской империи в судьбе Грузии для грузин становится объектом забвения. Образ врага стал ассоциироваться с русскими. С ними же население связывало межнациональные конфликты: «Национальная рознь – последняя ставка имперской России!» (Там же. C. 135). Информация, которая выливалась с грузинских телеэкранов, сводилась к оскорблениям и определениям «русские агрессоры и оккупанты», а в быту – «бродяги и маймуни» (с груз. «обезьяна»). Описывая последствия 9 апреля в глубинке, писательница упоминает инцидент, произошедший около Зугдиди в автобусе и рассказанный русской соседкой Любой: грузины – парень и девушка – подняли ее (Любу) почти за шиворот и сказали, что теперь русские будут ездить только стоя. «Люба стояла в автобусе и у нее катились слезы, девушке она годилась в матери. И никто в автобусе не возразил хамству молодых» (Там же. C. 130–131). Особо агрессивную роль в проявлении антироссийских настроений, по мнению автора, проявляли женщины: