Покров над Троицей - стр. 9
–Только ради того, чтобы спасти хорошего человека, – перебил князь ее взволнованную речь…
–Ты был среди тех, кто насильно постриг меня и увёз в монастырь… – выкрикнула царевна, и ноздри её затрепетали.
–Выбор был невелик, – смиренно возразил Долгоруков. – Тебя должны были удавить в тот же вечер. Келья всё же лучше веревки убийцы. Жизнь лучше смерти…
–Лучше?!! – черные глаза Годуновой метнули молнии. – Чем лучше? Тем, что теперь я умираю каждую ночь, вспоминая свой позор?
–Лучше тем, – твёрдо произнёс князь, – что живым под силу что-то исправить, и ежели тебе кажется, что можно что-то изменить, убив меня, делай это, не задумываясь…
Рука царевны повисла плетью, кинжал выпал из ослабевших пальцев, шумно ударившись о настил. Годунова резко отвернулась, чтобы Долгоруков не увидел предательски хлынувшие из глаз слёзы, и неожиданно совсем по-детски всхлипнула. Князь тяжело поднялся с колен, вплотную подошёл к молодой женщине, изо всех сил сдерживая непреодолимое желание обнять её, спрятать у себя на груди, закрыть обеими руками от окружающего злого мира, но странная немощь снова парализовала всё его тело. Воевода сконфузился от собственной непривычной робости и, не в силах побороть нерешительность, крепко сжал рукоятку меча, словно тот пытался сбежать из ножен куда глаза глядят…
–Я докажу тебе, моя ненаглядная государыня, что токмо волей твоей существую на этом свете, – произнёс Долгоруков, склонив голову, – понеже являюсь рабом твоим с того дня, как увидал на Пасху пять годков назад, и нет мне с тех пор ни сна, ни покоя. И в Москву примчался, и самозванцу присягнул, как узнал про твоё пленение, и всё токмо ради того, чтобы иметь возможность приблизиться к твоей темнице, увидеть, а паче чаяния – выкрасть тебя. Но не успел…
Долгоруков, переживая события трехлетней давности, скрипнул зубами так громко, что Годунова вздрогнула и обернулась.
–Марина Мнишек, воеводы Георгия Сандомирского дочь, повелела извести тебя, и не было времени на другое, – выдохнул Долгоруков, – только через монастырь, через постриг. И сюда, в Троицу, прискакал тотчас же, упросив Шуйского поставить воеводой осадным, как только узнал, что смогу находиться рядом с тобой, дышать одним воздухом, иметь счастье лицезреть тебя, государыня моя…
–Нет больше никакой государыни, князь, – опустив глаза долу и кусая губы, прошелестела Ксения. – Есть раба господня инокиня Ольга…
–Неправда, – тихо возразил воевода, – никогда не быть тебе рабою, царевна. В Псалтире написано: “Я сказал: все вы – боги, все вы – дети Всевышнего”.10 Ты всегда будешь для меня ангелом во плоти, и я смогу доказать…
–Докажи, князь, – перебила его Ксения, и слёзы ярости брызнули из глаз, – непременно докажи! Сотри позор с лица земли отцов наших – отправь обратно в преисподнюю этих распоясавшихся папистов, посланцев лукавого, возомнивших себя богами.
Годунова повернулась к стрельнице и упёрлась ненавидящим взглядом в разворачивающиеся на виду монастыря польские войска гетмана Сапеги.
***
Ян Пётр Павел Сапега, староста Усвятский и Керепецкий, каштелян киевский подошёл со своими полками к Троице-Сергиевой лавре со стороны Александровской слободы. Как только расступился лес и показались маковки монастырских церквей, он неторопливо слез с коня, трижды размашисто перекрестился, поклонился поясно, сотворив молитву “Отче наш”. В этом ритуале не было ничего необычного и глумливого. Ян Сапега, как и большая часть его войска, приступившего к Троице, был православным. Вместе с гетманом встав на колени, истово молились уроженцы восточной части Речи Посполитой и юго-восточных земель Королевства Польского – будущих Белоруссии и Украины. У большинства «поляков» – и шляхтичей, и простых солдат – деды, а нередко и отцы считали себя «русскими» или «руськими» и исповедовали православие. Иными словами, «поляками», разорявшими Россию, были люди Западной Руси, сменившие этнос.