Покров над Троицей - стр. 29
–А ну не балуй! – рявкнул на писаря приставленный к орудию стрелец, выдёргивая из его рук древко, и добавил, грозно насупив брови, – иди, малец, отсюда, пока тебя не пришибли ненароком. Неча тебе тут делать, мал ишо!
Третий раз за короткие сутки на Ивашку обрушилась противная, скользкая обида.
“Да это же я! Я всех предупредил!”, – захотел он крикнуть на всю печуру, но снова вспомнил напутствие старца – не ждать благодарности, развернулся, шмыгнул носом и покорно побрёл прочь, а за его спиной кипела тяжелая и неблагодарная ратная работа, внешне совсем не героическая, изматывающая своей монотонностью, наливающая свинцом мышцы и превращающая голову в пустое ведро без мыслей и эмоций, но с памятью о незамысловатых механических движениях, требуемых для продолжения сражения.
***
–Всё! Третий штандарт упал, – бесстрастно подытожил иезуит результаты утреннего приступа, – больше ничего хорошего не случится.
Не глядя на гетмана, папский легат тронул поводья. Конь послушно развернулся и шагом отправился к полевому стану, оставив Сапегу в одиночестве наблюдать за избиением штурмовых колонн, в беспорядке откатывающихся от такой кусачей крепости.
***
–Это что тебя, ядром, да? – Ивашка потрогал свежеперебинтованную голову Игната.
–Дурья твоя башка! – выдал стрелец слабое подобие улыбки. – Если ядром, так оторвало бы. Стену ляшским снарядом выщербило, да меня куском штукатурки и приложило, когда из стрельницы высунулся. Обидно-то как! – проворчал он плаксиво. – Бой уже заканчивался. Я так аккуратно мушкет зарядил, чтобы пальнуть подальше, и только выглянул…
Ивашка понимающе кивнул, хотя в душе заворошилась зависть. Игнат стрелял, воевал, а его от пушки погнали.
–Слушай, Иван! – перешел на шепот стрелец. – Ты дюже грамотный, мог бы от меня письмо хорошее девице одной написать? Я лежал и думал: убьют меня, дурака, – она ничего и не узнает… А так весточка останется.
–А сам чего?
–Так не разумею я грамоты. Некогда учиться было. Сызмальства отцу в мастерской помогал и в деле ратном. Он ведь у меня десятник стрелецкий… Был…
–Хорошо, – кивнул Ивашка, – кому писать-то собрался?
–Дуняше, – удивился Игнат несообразительности писаря.
–Ах вот оно что…
Ивашка резко поднялся со скамейки. В ушах зашумел тёмный лес, ладони вспотели и непроизвольно сжались в кулаки.
–Ты чего? – удивился Игнат.
“Так она же моя!“, – Ивашке захотелось крикнуть в лицо стрельцу, но вместо этого вырвалось глупое и неуместное:
–Так она ж неходячая теперь…
–На руках носить буду! – огрызнулся Игнат.
Ивашка наконец пришел в себя, унял дрожь в чреслах, уселся в ногах друга.
–Я тоже…
–Ах вот оно что, – стрелец понимающе кивнул и отвернулся, – ну тогда не надо. Тогда извиняй, брат…
Ивашке почему-то стало безумно неловко. Болящий воин, побывавший под огнем, смотревший в глаза смерти, просит его о такой малости – грамоту духовную составить, а он тут хвост петушиный распушил…
–Ты вот что, брат, – осторожно произнёс писарь, потрогав стрельца за плечо, – ты не так всё понял. Не могу я за тебя письмо написать – знает Дуняша мой почерк… А давай я тебя грамоте обучу, и сам тогда сможешь любую запись составить, какую захочешь.
–Ух ты! Точно? Не брешешь?
–Вот те крест!
–Да ты… Да я… Всё для тебя сделаю, что ни попросишь.
–Всё? – строго переспросил Ивашка.