Похороны куклы - стр. 28

Я окаменела от страха. Сквозь меня, сотрясаясь, полетел басовитый темный ветер, тот самый северный ветер. Я вскинула голову.

– Ты меня больше не тронешь, долбаный ты урод.

Он щелкнул ремнем и занес его, как черную змею.

Ветер пронесся по высокой траве, повалив ее верхушки. Мои мышцы налились силой. В руках у меня оказалась доска, та, что годами стояла, прислоненная к забору, я ощущала ладонями ее занозистую тяжесть. Ремень пролетел мимо, но я почувствовала на лице его дыхание, услышала его свист.

– Руби, ты что делаешь? Руби…

Доска крутанулась в воздухе и ударила его сбоку по голове. Раздался треск, голова Мика мотнулась. На мгновение мне показалось, что она отвалится. Что мне тогда с ней делать, запаниковала я, зарыть в лесу? Но его силуэт оставался на месте еще несколько долгих секунд. Потом он сложился вбок, и послышался тяжелый стук, словно мешок с кровью упал на землю.

Перед домами, моргнув, зажглись оранжевым немногочисленные фонари. Я, тяжело дыша, наклонилась. В темноте лужа под головой Мика выглядела черной и блестящей, будто он был машиной, из которой вытекало масло. Слабо светился белок глаза. Я не выпускала доску на случай, если Мик окажется в сознании и бросится на меня со злобным воем, но он лежал неподвижно, только один глаз был немного приоткрыт. Носком ботинка я потыкала Мика, и его обмякшее тело качнулось. Он был тяжелый, мне пришлось изо всех сил толкать его ногой. Я перевернула его на спину и увидела, что его лицо с одной стороны покрыто черным узором крови. По мне прокатилась волна тошноты.

– Я тебя убила, – прошептала я, и доска выпала у меня из рук. – Ох, прости меня. Я тебя убила.

По саду метались тени. От забора к крыльцу. От крыльца к калитке.

Вот ты это и сделала, Руби. Вот и сделала. Вот и все.

Кабинет, в который проводят Анну с матерью в агентстве по усыновлению, огромен. Стол миссис Тернер, кажется, вынесло в него, как на необитаемый остров, и может смыть следующей приливной волной. Стол как-то странно стоит: в середине комнаты, а не у окна.

– Сквозь стекло пробивается зима, и стены прямо-таки излучают холод, – объясняет миссис Тернер, усаживаясь за стол и указывая на два стула перед ним.

– Прекрасно, – улыбается она. – Мама тоже пришла. Это всегда радует.

Она как будто говорит о крестинах или о выборе свадебного платья, а не об отказе от ребенка.

Миссис Тернер еще не старая, думает Анна, занимая свое место, но делает все, чтобы казаться старой: юбка букле, которую она расправляет на бедрах, прежде чем сесть; розовый костюм-двойка; жемчужные серьги, здоровенные, как пуговицы, пристегнутые к мочкам ушей; волосы, тщательно завитые у самой головы – каждый локон торчит, как дверная ручка.

– Итак, – она достает из стола бело-синюю пачку сигарет, – вы не против? Я только что с совещания, а мистер Хамилтон на курение смотрит косо.

Анна и ее мать качают головами, миссис Тернер протягивает пачку Синтии.

– Вам, дорогая, я так понимаю, предлагать не стоит? – произносит она, мельком взглянув на Анну.

Анна понимает: мать жалеет, что впопыхах выкурила ту сигарету на улице, но Синтия, передумав, берет еще одну; все это может изрядно затянуться. Миссис Тернер подносит к обеим сигаретам маленькую серебристую зажигалку, щелкает ею, потом бросает ее в верхний ящик стола.