Похороны куклы - стр. 27

Он выжидал. Даже Барбара ходила по стеночке. Волоклась из комнаты в комнату.

Все в школе это чуяли, запах крови, – чуяли, что на мне отметина неблагополучия. Я издали смотрела, как пританцовывали рядышком Никола и Мелисса. Они были так хороши, что иногда казалось, будто вокруг их сомкнутых фигур сияет ореол. Когда я шла по школьным коридорам, передо мной все расступались.

Вопрос времени. Уже почти наступила зима, когда время пришло. Я расчесывала волосы за кухонным столом, свесив их блестящей темной волной через плечо, восхищаясь отблеском воронова крыла и думая о Томе и о том, как они будут смотреться рядом с его белокурой светлой головой.

Я почувствовала, как отворилась дверь, выпуская застоявшийся запах кухни, которая весь день была закрыта.

Из-за двери вползли слова:

– Руби, выйди.

Я уронила щетку. Я даже не слышала, как Мик приехал домой. Наверное, он зашел через калитку на заднем дворе.

– Выходи, второй раз просить не стану.

Я подумала: может, он стоял снаружи, глядя в освещенную комнату, наблюдая за мной через окно? Жутковатая мысль; меня поймали за самолюбованием, расчесываясь, я шептала: «Том, Том, вернись ко мне. Увижу ли я тебя снова?»

Я тянула, сколько могла, надела пальто и замотала шарф, прежде чем выйти из дома.

Он стоял на садовой дорожке. Уже сгущалась ночь, от темного зимнего железа деревья закоченели, в воздухе густо висел печной дым. Небо было ясным, но наливалось зеленоватым мраком с оранжевыми и желтыми полосами. Мик на его фоне выглядел тенью, он возвышался до небес. Я видела очертания его торчащего чуба.

– Руби-Руби, я думал о тебе, о том, как ты сожгла мою одежду. Подожгла мои брюки, бог ты мой, что за девчонка.

Он говорил нараспев, почти пел. Я уловила исходивший от него запах – он пах, как зверь в шерсти.

– Я долго думал. О тебе, о твоем вранье.

Я взглянула в небо. Там сверкала одинокая звезда. Венера. Казалось, я ничего страшнее в жизни не видела.

– Ты и маму свою враньем огорчаешь.

Я было начала, что не рассказывала Барбаре про визгливый смех Сандры, пузырившийся во тьме. Она, наверное, сама догадалась, а теперь Мик решил, что это я ей их выдала.

– Она сто лет как знает, – сказала я, вспоминая ее выставленные вилкой пальцы.

– Ну да. – Он переступил с ноги на ногу и поспешно добавил: – Можно подумать, есть о чем знать. Ты даже полицейскому врала. Полицейскому – врала. Все задокументировано. Я видел. Будет храниться в архиве. Вечно будет храниться, так что не думай, что тебе это сойдет с рук. Это доказательство.

Он сжимал и разжимал кулаки, висевшие у пояса, накачивал их. Пряжка его ремня поблескивала в свете, падавшем из задней двери.

Меня затрясло от долгого мелкого озноба.

– Я Барбаре ничего не говорила, – повторила я; мой голос прозвучал высоко и фальшиво. – Она сама догадалась, да? Поэтому ты так себя и ведешь. На мне срываешься.

Он откинул голову.

– Вранье, Руби. Тебе медаль выдать за вранье?

Тут я вспомнила, что утром видела в коридоре Сандру. Она шла с мальчиком из шестого класса. На лице у него была нарисована густая темная щетина. Сандра мелко облизывала губы, выкрашенные перламутровой помадой.

Мик их тоже видел.

– Оставь меня в покое.

Голос мой прозвучал резко и высоко.

– Вот как? Оставить? В покое тебя оставить?

Его рука поднялась и легко коснулась пряжки ремня. Уже высыпали другие звезды, словно первая сказала им: идите, гляньте – Руби сейчас опять отлупят. Из шлевок ремня со свистящим звуком потянулась кожа.