Поговори со мной - стр. 4

«Умерла?..» – едва слышно выдохнула я и бросилась вон из дома.

Весь остаток дня я рыдала. У меня опухло лицо и шея, пропал голос, я не могла повернуть голову. Бабушка была в отчаянии, видя меня в таком состоянии, мама дала успокоительное и обернула шею компрессом, за ночь всё вернулось в норму, и на следующее утро я пошла в школу. Позднее стали известны некоторые обстоятельства смерти Ляли. Она погибла от пули бывшего немецкого солдата, просто за то, что была дочерью советского военнослужащего. Трагедия произошла в саду дома, предоставленного семье для проживания.

Долго я испытывала чувство вины за случившееся. Как могла я завидовать этой девочке, которой так мало было отмерено в жизни?! Позже чувство вины сменило чувство стыда, а ещё позднее пришло осознание того, что каждый проживает свою жизнь и никому нельзя словом, или делом, или помыслом затрагивать чужую, какие бы испытания ни выпадали на его долю.

Двор на окраине Москвы, утопающий в черёмухе. Дом двухэтажный, оштукатуренный, из тех, что строили перед войной как временное жильё, через десять-пятнадцать лет на их месте должны были вырасти капитальные жилые здания, да не выросли – война помешала. Давно наступил мир, а дом как стоял, так стоит, и в нём успело смениться не одно поколение. Это – мой дом.

Мне тринадцать лет, и я – девочка с «выразительными глазами», так говорят обо мне окружающие, «нормального физического развития, соответствующего возрасту», так записано в моей школьной медицинской карте, – болею черёмухой, её запах пробуждает во мне какие-то новые чувства. Я не особенно загружаю себе голову мыслями, живу ощущениями. Сама «цвету, как цвет», только если и понимаю это, то весьма смутно.

Каждый вечер, когда зажигаются огни и дом наш превращается в корабль, плывущий в белом облаке, я влезаю на крышу сарая, отделённого от жилого строения огромным пушистым деревом, прячусь в его ветвях и жду подходящего момента, чтобы наломать себе цветущих веток. Ломаю нещадно, испытывая втайне удовольствие от совершения чего-то не совсем приличного, но до того сладостного, что в счёт не идут ни угрызения совести, ни порванное платье, ни исцарапанные руки. Никем не замеченная, с огромной охапкой черёмухи пробираюсь в свой подъезд.

Наша семья из пяти человек живёт на первом этаже в одной комнате, это нормально, комната большая – целых двадцать метров. Я сплю с бабушкой на диване, младший брат – в глубоком кожаном кресле, к которому на ночь подставляют стул, мать с отчимом на кровати. Ещё в комнате есть зеркальный шкаф, письменный стол, узкие, заполненные книгами полки, поставленные друг на друга до самого потолка, трофейное пианино Zimmermann, привезённое с фронта моим отцом и доставшееся мне по наследству, шкафчик для посуды, а всю середину занимает старинный дубовый обеденный стол. Вот на этот стол, в самый его центр, я и водружаю мою черёмуху в большой стеклянной банке с водой.

Меня ругают время от времени за варварское обхождение с деревьями, но я либо отмалчиваюсь, либо огрызаюсь в ответ, «лучше оставить её в покое», считает отчим. С ним соглашаются и правильно делают. Я свободолюбива, непредсказуема, не признаю никаких авторитетов. «Это к добру не приведёт», – вздыхает бабушка. И правда!

Однажды утром – мама ещё не успела уйти на работу, а мы с братом в школу, – раздаётся громкий стук в дверь. На пороге возникает соседка, жена милиционера, не простого конечно, их семья вселилась в наш дом недавно. Супруги сразу заявили о себе, как о людях, отличающихся от остальных жильцов своим особым положением. Прожив несколько лет в Германии, где так называемый милиционер занимал приличный пост, хорошо одетые, воспитывающие единственную дочку-отличницу, они искренно считали, что обладают безупречными манерами. Наверное, поэтому милиционерша, не выбирая выражений, объявляет меня воровкой, требует наказать со всей строгостью и выдать ей главную вещественную улику – черёмуховый букет, распространяющий по всей комнате сумасшедший аромат.