Подлинная история Ильи Муромца, богатыря и патриота - стр. 2
На следующий день он с нетерпением ждал, пока мать уйдет в монастырь. Потом лег на спине прямо, вытянулся, зажмурился. Вдохнул воздуху побольше и приказал руке «Подымись!»
Рука лежала, как мертвая.
– Подымись! – повторил Илья. В голосе его была угроза.
Рука опять лежала.
– Подымись! – в полный голос крикнул Илья. – А ну, подымись! Велю!
Через полчаса он был весь в поту, а рука так и лежала – не шевелясь.
– Ничего, – прошептал Илья, морщась. – А мы другую попробуем…
Пришедшая мать застала его, как он, закатив глаза, бормотал вне себя: «Подымись! Подымись!» Она окликнула его – он не ответил. Толкнула его – лежал, не шевелясь, и только шептал в беспамятстве: «Подымись!» С трудом отлили его водой, но и после этого до конца в себя он не пришел, лежал лицом в стену, как бы повредившись в уме.
Мать испугалась.
– Ой, господи, это что же? Раньше только не двигался, а теперь и не слышит, и не говорит…
Позвала знахарку. Знахарка глядела на него, мяла щеки, дула в уши.
– Голос есть, – сказала она. – И ухи слышит. Нет никакой болезни. Корми лучше.
– Да уж я кормлю-кормлю, куда уж лучше-то, – посетовала мать.
– Жирнее корми, гуще, – строго велела знахарка, и ушла прочь.
Мать стала ходить в лес за грибами, жарить их. Но Илья ел вяло, и все как будто о чем-то думал.
– Все думает, и думает, и слова не скажет, – жаловалась мать соседкам. – А чего ему думать? Был бы он князь или вот хоть монах. А то обыкновенный хрестьянин.
– Тоскует, видно, – сочувствовали соседки, и бежали домой – кормить скотину.
– А мне и кормить некого, – говорила мать со вздохом, – вся скотина перемерла, один только Мурза и остался.
«Что же, – думал Илья, – неужто я вовсе не хозяин своим рукам? Без меня она двинуться может, а со мной – не хочет? Как такое случилось?»
Через неделю он окликнул из окна пробегавшего мимо мальчишку и попросил принести ему веревок и чурбачок потяжелее. Мальчишка принес. В дом он вошел, пугливо озираясь и обнюхиваясь – лежащий на печи здоровый калека был ему страшен. Но Илья говорил с ним ласково, угостил грибами и кашей, и тот осмелел.
Илья попросил мальчонку привязать веревки одним концом к чурбаку, подложить его ему, Илье, под голову, другой конец перекинуть через балку и привязать к рукам.
Мальчонка оказался смышленый, сделал все правильно. Илья отпустил мальчика, попросив прийти к вечеру, а за то обещал накормить его еще кашей.
Теперь у Ильи появились тяжи. Опускаешь голову – руки вверх веревками тянет, поднимаешь – руки вниз падают. Так он и опускал-поднимал целыми днями. Передыхал только, когда шея совсем отламываться начинала.
Мальчишка бегал к нему каждый день утром и вечером, снимал-одевал тяжи. Илья кормил его за это кашей, учил грамоте, которой сам научился в детстве от церковного дьячка.
Так прошла осень, зима. Весной в село ворвалась татарва, била все, грабила, насиловала девок и молодок. Двое узкоглазых в шапках с лисьими хвостами заглянули и к ним в избу, но, увидев нищую обстановку, старуху и сына-калеку на печи, ушли, ничего не говоря.
На третий день хоронили убитых. Было их трое: поп Василий, местный кузнец и его жена. Кузнец вступился за свою молодую жену, убил двух татарчат, но его зарубили кривыми мечами и под горячую руку еще и попа. Молодая жена лежала рядом с кузнецом – наложила на себя руки после смерти мужа. Илья глядел на три черных гроба, кулаки его сжимались, лицо костенело.