Подглядывающая - стр. 73
Какого черта я здесь делаю?!
Поспешно одеваюсь. На кухню я вхожу в джинсах и джемпере — как в броне.
На удивление, Эй тоже одет, хотя только что из душа — волосы еще влажные.
— Признаюсь, Эм, — вместо приветствия говорит он, заваривая кофе в турке. На столе у плиты стоят две кружки. — Я не предел женских мечтаний: не умею готовить изысканные блюда. Но я отлично нарезаю сухую колбасу и батон. В общем, бутерброды будешь?
Предполагается, что неумение готовить — его единственный недостаток?
Соглашаюсь на бутерброды. Заодно сообщаю, что мне пора домой.
Пора к Сергею.
Даже если меня ждет сообщение о прекрасном свидании с другой женщиной.
Просто позарез нужно убедиться, что он у меня все еще есть, пусть даже не в сети. Что Сергей на моей стороне — пока этого достаточно. А читать его сообщения в доме Эя мне чертовски не хочется. Как и писать тайком от посторонних глаз пост номер 328. Какие события принесет мне этот день? Какую запись о нем я оставлю?
— Из «ментовки» меня вытащил отец — через знакомых знакомых, ни одной записи обо мне не осталось, — произносит Эй, отрезая кружок колбасы. И я не сразу понимаю, что это продолжение истории.
Я застигнута врасплох. Затаив дыхание, невольно подаюсь вперед, глаза наверняка блестят.
— Кто-то точно присматривал за мной оттуда, — Эй поднимает к потолку нож, измазанный маслом. — И я не подвел. Но об этом позже. А пока после «ментовки» я вернулся домой, разбитый настолько, что отец даже не стал меня трогать.
Двое суток я отлеживался, глядя в потолок, который то темнел к ночи, то бледнел к утру. Решение я принял еще в «ментовке», так что сейчас не размышлял, а выжидал, чтобы не натворить глупостей. Ведь если решение неверное, если ты не готов к последствиям, начнешь сомневаться.
Оно должно было вылежаться, утрамбоваться.
Потому что я собирался сделать жуткую вещь.
Я собирался пойти на шантаж.
И за двое суток это желание лишь окрепло.
Думаю, им просто не повезло со мной. Ну, какой пацан на моем месте стал бы бодаться? Сфотографировали — и круто, «звезда». Но я не был любым. И, возможно, именно это Рената и увидела, и захотела запечатлеть. Обычные люди на фото — они как статисты. А если надлом, если раздрай, если неразделенная любовь, бурление гормонов, ежесекундное сдерживание себя до окровавленных губ — вот тогда может что-то и получится.
Скажу иначе. Если бы я не был так отчаянно влюблен в Ренату, я бы не заинтересовал ее как модель. Но, решив сделать меня своей музой, Рената приобрела еще и целую кучу проблем. Умела бы она заглядывать в будущее, может, и не стала бы нажимать на кнопку спуска.
В общем, вместе с отличным фото этой парочке достался я. Если бы огласка была им неважна, они бы не устроили весь этот спектакль, не обхаживали бы меня полтора года. Значит, они ценили молчание. И я был готов назначить цену.
Мне нужна была Рената.
К черту ее родителей и условности, к черту роман со Стропиловым. Теперь ее душа меня не интересовала — до нее мне все равно не достучаться. Мне нужно было ее тело. Она покупала мое молчание поцелуями — теперь цена возросла.
Ну чего ты так на меня смотришь, Эм?
Ты уверена, что знаешь, кто хороший герой в этой истории, а кто плохой? По какой шкале меряешь? Что на чаше твоих весов? Принуждение женщины — с одной стороны и обман подростка — с другой? Это обобщенные понятия. Как насчет того, чтобы сравнить поступки по шкале… боли? Как тебе такое, Эм? Как сильно страдала бы Рената, заставляя себя отвечать на мои ласки? И как сильно страдал я тогда, после фотовыставки? Я переродился, стал другим существом. Это они сделали меня таким. Твой кофе остыл. Пей уже.